НЕДОУМЕННЫЕ ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ НА НИХ

НЕДОУМЕННЫЕ ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ НА НИХ

(Продолжение. Начало см.: «Пастырь», октябрь 2006 г. — февраль 2008 г.)

Чем должно ограничиваться участие православного священника в погребении иноверца?

Для решения сего вопроса ссылаются на статью 922 (Свод Законов Российской империи, изд. 1857 г., т. ХШ), в которой говорится: «А буде кто из таковых чиновников (т.е. иноверцев) католической, реформатской и лютеранской религии преставится, желая погребен быть от священника Греко-Российского исповедания, а пастора упомянутых религий не будет, в таком случае, как они Евангельское учение содержат и надежду полагают на Христе Спасителе мира, и притом определили себя на защищение нашего православного отечества, священникам полковым тела их провожать с места до кладбища в ризах и епитрахили и опускать в землю с пением стиха «Святый Боже...» Так как в приведенном постановлении не говорится ни о пении заупокойной литии, которой обыкновенно начинается вынос тела, ни о возглашении «вечной памяти», то, по букве закона, участие священника в погребении иноверца должно ограничить следующими действиями: пришед в дом иноверца, он должен облачиться в священные одежды (епитрахиль и ризу) и начинать вынос прямо с пения «Святый Боже...»; с пением Трисвятого проводить тело до могилы и опустить в могилу без возглашения «вечной памяти». («Ярославские епархиальные ведомости», № 19, 1873 г.).

Нужно ли поименное поминовение на литургийной ектении усопших?

Доводы, убеждающие в правильности поименного поминовения усопших, обстоятельно изложены отцом Флегматовым в виде ответа на возражения неизвестного автора, напечатанные в «Домашней беседе» и направленные против его заметки (в «Саратовских епархиальных ведомостях», № 18, 1875 г.) о поименном поминовении усопших на литургийной ектении. Вот эта отповедь. Мы не по своей выдумке, говорит отец Флегматов, молимся поименно за усопших, а по уставу Святой Церкви, которая во всех, старых и новых, Служебниках ясно указывает нам: «Аще будет о усопших приношение, диакон или священник глаголет ектению сию: «Помилуй нас, Боже» и: «Еще молимся о упокоении душ усопших рабов Божиих (имя рек)». Все опровержения, направленные автором против этого нашего утверждения, кажутся нам неудовлетворительными — не по какому-либо нашему упорству, а истинно по убеждению нашей совести.

Автор думает поколебать это наше утверждение тем, что заупокойная ектения в Служебнике заключена в скобки, и потому она — несущественная часть Литургии; он свободно опускает ее при торжественном Богослужении. Что из этого следует? Если эта ектения, хоть бы она была и несущественная, положена на Литургии после существенной ектении сугубой — «о всех прежде отшедших отцех и братиях, зде лежащих и повсюду православных», — то для чего она тут положена? Очевидно, для перечисления поименно усопших, о которых нарочито просят молиться; иначе бы она, по произнесении общей ектении, не должна была произноситься как лишняя.

Автор исполнение заупокойной ектении с множественным «имя рек» думает объяснить так: диакон или священник должен произносить ее без перечисления имен, а при этом пусть каждый из предстоящих сам поминает своих покойников по тетрадке или наизусть. С чего взято такое объяснение? Ведь в Служебнике нет указания на то, чтобы миряне, когда диакон или священник произнесет «о упокоении рабов Божиих», сами перечисляли имена покойников.

Впрочем, автор дальше, кажется, уже соглашается с тем, чтобы диакон или священник в заупокойной ектений на Литургии именовали усопших, но только одних новопреставленных. Нам думается, что в этом смысле он говорит: «Мы знаем, что новопреставленных поминали по именам, но прежде отшедших отцев и братии решительно нет, как делают и в Иерусалиме и на Афоне — на нарочито заказанной ектений о новопреставльшихся». Почему же автор дает здесь место только новопреставленным, а прежде отшедшим решительно отказывает? А вот почему: прежде отшедших невозможно перечислить. Но главным образом автор не допускает на этой ектений поименного поминовения прежде отшедших, как видно, потому, что они уже поминаются на общей ектений о почивших: зачем еще поминать их на заочной или особой ектений? Это, считает он, не нужно и бесполезно. Как же это на проскомидии допускается, что хоть священник и молится вообще о всех усопших отцех и братиях, однако тут же читаются и диптихи и поминанья, значит, перечисляются по именам и давно преставившиеся с новопреставленными? Равно и по совершении Святых Даров, хоть священник тоже произносит общую молитву о всех усопших, однако тут же прилагается особая молитва о тех, имена коих он желает воспомянуть; значит, здесь перечисляются прежде отшедшие вместе с новопреставленными. Почему же будто не нужно и бесполезно делать то же самое на заупокойной ектений?! Правда, эта ектения — нарочито заказная; но нарочито заказываться она может не для одних новопреставленных, но и для прежде отшедших. Притом, и это главное, в нашем Служебнике не сказано, чтобы эта нарочитая ектения положена была только для новопреставленных; нет, там без различия указано на усопших: «аще будет о усопших приношение», и: «о упокоении душ усопших рабов Божиих (имярек)».

Опровергая наши слова о том, что Русская Церковь приняла чин литургий с заупокойной поименной ектенией от Церкви Греческой, руководившейся древнецерковной дисциплиной, автор говорит, что древняя церковная практика об этом и знать не знала. Между тем, сам же признает, что в древних греческих Служебниках заупокойная ектения приводилась — только в скобках и без «имяреков». Поскольку эта ектения следовала, как и в нашем славянском Служебнике, за общей, сугубой ектенией о всех прежде почивших, то, без сомнения, на ней также произносились имена нарочито поминаемых, несмотря на то, что при ней не обозначены были «имяреки». Из-за того, что заупокойная ектения, стоявшая в греческих Служебниках в скобках, была, дескать, несущественной частью Литургии и могла свободно опускаться, автор утверждает, будто ее не было в составе первоначальной Литургии Иоанна Златоуста, употребляемой теперь в Православной Церкви. Но это еще открытый вопрос. Впрочем, пусть бы эта ектения и не с самого начала вошла в состав Литургии Иоанна Златоуста, но раз она была уже в древних греческих служебниках, то из них, конечно, внесена и в наш славянский Служебник; или же внесена, хотя бы и после, в чин греческой Литургии Иоанна Златоуста, который был переведен затем и на славянский язык.

Дальше автор приводит из Литургии святого апостола Иакова молитву о усопших, в которой будто бы нет перечисления их по именам; однако из следующих слов этой молитвы: «Их же мы помянули православных» едва ли не следует заключить с вероятностью, что усопшие перечислялись тут по именам.

Ссылается также автор на некоторых святых писателей Православной Церкви, у которых не находится свидетельств о поименном поминовении усопших на литургийной ектении. Да и не мудрено, потому что, кроме упомянутого автором святого Иоанна Златоуста, ни один из упоминаемых им писателей не составлял чина Литургии с заупокойной ектенией. Поэтому нечего и ссылаться на них, как и мы не думали на них ссылаться в своей заметке.

Заканчивая изложение своих доводов, отец протоиерей высказывает такое суждение: так как почтенный автор не смог опровергнуть положение о чтении на Литургии ектении с поименным поминовением усопших и не сумел доказать, будто мы, следуя такому ясному указанию Святой нашей Церкви, поступаем нелепо, то мы не колеблемся оставаться при своем мнении. Одни мы могли бы и ошибиться, не понимая значения ектении с «имяреками», но нам известно, что так она понимается и исполняется не в России только, но и на Востоке. («Саратовские епархиальные ведомости», №23, 1875 г.).

К вопросу о молитвословиях над иноверцами

В «Церковно-общественном вестнике» упоминается следующий случай, вызвавший пререкания. К петербургскому священнику отцу Перетерскому явилась дама, слезно умолявшая отслужить панихиду по умершей родственнице-лютеранке. Принимая во внимание, что предстоящее молитвословие — не Таинство и что оно предназначается не для умершей лютеранки, а для ее православных родных, отец Перетерский счел за лучшее исполнить эту просьбу, чтобы своим отказом не принудить православную семью молиться по-лютерански. Некоторым основанием для такой решимости могли служить аналогичные случаи поминовения лютеран-наставников при совершении торжественных панихид в учебных заведениях, один известный случай погребения, с разрешения епархиального начальства, лютеранина (генерала Розенкампфа) по православному обряду, на православном Смоленском кладбище (в 1871 г.). Между тем, нашлись строгие порицатели такой снисходительности отца Перетерскаго, и его поступок в доносе отца Алексеева трактуется как «соблазнительный для православных прихожан, постыдный для всего православного духовенства» и «вызывающий нарекание на православную кафолическую веру».

В обширном письме, с подробным изложением только что приведенных нами обстоятельств дела, на обсуждение редакции «Церковно-общественного вестника» был предложен вопрос о правильности поступка отца Перетерского. Ответ редакции мы приводим почти дословно.

Затронутый вопрос весьма интересен с точки зрения как чисто церковной, так и общественной, вследствие весьма нередких случаев родственных связей русских иноверцев с православными. Но решить его положительно далеко не так легко, как представляется нашему корреспонденту. Дело в том, что в церковных законах нет прямо относящихся к таким случаям постановлений. Только по аналогии можно делать некоторые заключения относительно того, как смотрит на этот предмет Православная Церковь.

Прежде всего, нельзя не принять во внимание того обстоятельства, что на ектениях, возглашаемых при различных богослужениях, Церковь молится об «отцех и братиях, зде лежащих и повсюду православных». Ясно, что умершие иноверцы исключены из молитв Православной Церкви. Затем в законе сказано, что, за неимением иноверного священника, православному священнику дозволяется сопровождать от дома до могилы покойника-иноверца, но с одним только пением «Святый Боже…»; ни о каких других молитвословиях, дозволенных к произношению при подобных случаях, в законе не упоминается. Наконец, если смотреть на Церковь как представительницу известной вероисповедной истины, то нельзя не заключить, что она может молиться только за своих как на истинно верующих, а не за чужих, отвергающих проповедуемую ею истину или по крайней мере признающих за истину то, что Православной Церковью признается заблуждением.

Так, однако, можно рассуждать, только стоя на чисто легальной почве, строго придерживаясь буквы закона и понимая Церковь как вероисповедную единицу. Но есть другая точка зрения, более широкая и нисколько не противоречащая духу действующего в Православной Церкви законодательства. Прежде всего, мы не можем смотреть на Церковь только как на вероисповедную единицу: ее значение и сила простирается на весь мир, на все человечество. Церковь заключает в недрах своих Божественную истину; но из этого вовсе не следует, чтобы те, которые суть не от двора сего, были ей совершенно чужды. Вот почему Церковь и молится о мире всего мира и о соединении святых Божиих Церквей. С этой точки зрения Церковь может молиться и о тех, кто не принадлежал к ее лону, как она молится о собственных своих сынах, пребывающих или умерших в заблуждении.

Корреспондент наш указывает на многочисленные факты молитв православных священников за умерших иноверцев. Указание это весьма важно: приведенные факты доказывают, что взгляд епархиальных начальств совпадает с высказанным нами мнением, — иначе они прямо воспрещали бы такие молитвы как незаконные. Вопрос, следовательно, сводится к чисто формальной стороне. Отец Перетерский, по нашему мнению, поступил вполне соответственно с духом Православной Церкви, но он нарушил форму: так как прямых постановлений о молитвах за умерших иноверцев нет в законе, а все дело шло о разъяснении формальной стороны, то ему следовало, прежде нежели приступить к молитвословию за умершего лютеранина, обратиться за разъяснением к епархиальному начальству, которое, вероятно, не отказало бы в своем разрешении совершить это молитвословие, но сам он этого сделать не мог: это именно дело архиерея как главного охранителя церковных законов во вверенной его попечению и наблюдению епархии, чем и объясняются всякого рода разъяснения, даваемые епархиальными начальствами по различным вопросам церковной практики. («Церковно-общественный вестник», 1873 г.).

Об искоренении вредных обычаев при совершении поминовения на могилах усопших

Преосвященный Вениамин, епископ Черниговский, дал следующее предложение Черниговской консистории: «До сведения нашего дошло, что в некоторых местностях Черниговской епархии существует безобразный обычай, введенный неизвестно когда и состоящий в том, что в дни, которые Святая Церковь посвящает поминовению усопших родителей и родственников и преимущественно во вторник Фоминой недели, когда обыкновенно отправляются священнослужителями панихиды на могилах почивших, приносят местные жители на кладбище множество разных съестных припасов и еще большее количество горячих напитков и, лишь только оканчивается служение панихиды, начинают там шумные утешения, похожие, по словам очевидцев, на языческие тризны. Наблюдавшие этот обычай со скорбью уверяли, что священнослужителям, являющимся на кладбище для служения

панихид, приходилось совершать их среди кучи яств и множества кувшинов, наполненных водкою, словно на местах торжищ. Попойки и разгул, совершавшиеся в эти святые дни, доходили, по свидетельствам тех же очевидцев, до безобразия... Этот обычай, в высшей степени пагубный, не встречая со стороны священнослужителей противодействия, может повторяться ежегодно и породить самые гибельные последствия для нравственности держащихся оного. Почему, озабочиваясь о скорейшем и решительном прекращении оного как противного духу Церкви Христовой, повелевающей дни поминовения усопших проводить в одних святых молитвах и делах благотворения бедным и беспомощным, а не в пьянстве и срамословии, предлагаю консистории строжайше предписать благочинным епархии, чтобы они, в свою очередь, напоминали подведомственным их смотрению священно- и церковнослужителям не быть равнодушными зрителями в том случае, когда заметят в своих приходах существование указанного обычая. Они должны пастырским словом и увещанием разъяснять, и притом заблаговременно, таким прихожанам всю нелепость и гибельные последствия этого обычая, должны всячески убеждать их, что этот обычай, похожий на языческие тризны, совершенно омрачает святость дней, которые Святая Церковь определила на совершение молитв о упокоении душ, в вере и благочестии отшедших на вечный покой, что чрез него не только не получают усопшие милости Божией и оставления согрешений, а, напротив, теряют эту милость чрез столь грубое и в высшей степени оскорбительное для величия Божия препровождение оных в делах непотребных и крайне предосудительных. Пастырские свои увещания священнослужители могут высказывать за несколько дней до поминальных дней в храмах, а всего лучше на могилах покойников, перед исправлением литий и панихид» («Волынские Епархиальные ведомости», 1884 г., № 16).

Из книги схиархимандрита Иоанна(Маслова)

«Недоуменные вопросы пастырской практики»

Источник:      Журнал «Пастырь»: март 2008 г.