С 1947 ГОДА И... РАНЬШЕ

С 1947 ГОДА И... РАНЬШЕ

К.Е. Скурат,

заслуженный профессор Московской Духовной Академии,

доктор церковной истории

(Продолжение. Начало см.: Пастырь, декабрь 2007 г. - февраль 2008 г.)

Московская Духовная Академия

В сопоставлении с Минской Духовной Семинарией Московская Духовная Академия предстала, хотя и в хорошем, но несколько ином виде: там скромность — здесь торжественность, там простота — здесь величественность, там обыденность — здесь парадность, там деревня — здесь центр... Правда, при всем блеске была и здесь теплота, но какая-то иная...

Приезд в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру

В Московскую Духовную Академию мы приехали вдвоем — Николай Ричко и я. Сходим с электрички, идем и вдруг перед нами, «как могучий маяк средь житейского моря», открылась святая Лавра Преподобного и Богоносного Отца нашего Сергия, где и расположена Московская Духовная Академия.

Немножко отвлекусь, но с определенной целью — подчеркнуть наше состояние в описываемые минуты. Несколько лет тому назад митрополит Волоколамский Питирим (Нечаев) после очередного заседания редколлегии «Богословских трудов» повез членов редколлегии показать окормляемый им монастырь преподобного Иосифа Во-лоцкого. Подъезжая к нему, митрополит велел всем закрыть глаза, повернуть головы налево, а затем скомандовал: «Открывайте глаза!» Мы открыли, и у всех вырвалось одновременно единое: «Ах!» Перед нашими глазами стоял, сияя в лучах солнца, красавец-монастырь... Вот такое «Ах!» вырвалось и у нас с Николаем при виде святой обители Живона-чальной Троицы. Мы поставили на землю чемоданы, сняли головные уборы и осенили себя большим крестным знамением. «Слава Тебе, Господи, слава Тебе!» С непокрытыми головами мы и шли до самой Академии.

Воспитанные в Семинарии нашими добрыми духовными наставниками начинать всякое благое дело молитвой, мы — Николай и я — пошли в Успенский собор святой Лавры на вечернее богослужение, а затем и на Божественную литургию... Потом я много-много раз посещал разные храмы — в близких и дальних местах, но, кажется, ни разу не испытывал такой силы церковной молитвы, как в эти минуты перед экзаменами. А богослужение было ведь рядовое!.. Сегодня я пытаюсь понять причину сего.

Конечно, я находился в особом состоянии и потому особенно усердно возносил свои мысли к Небу, но объяснение вижу в ином — место, на котором мы стоим, по которому ходим, свято, и люди, подвизающиеся здесь, получают от Бога особый дар благодати. Потому-то сюда и тянутся паломники нескончаемой вереницей... Тогда — в тот предэкзаменационный час, — стоя в Успенском соборе, я молил Бога: «Господи! Если есть на то святая Твоя Воля, то оставь меня здесь навсегда!» Господь оставил меня, и оставил навсегда. Ибо ныне я уже вступаю в библейский возраст...

Вступительные экзамены

Сдать нам предстояло пять предметов за весь курс Духовной Семинарии. Устно: 1) Священное Писание Нового Завета, 2) Догматическое богословие, 3) Общую церковную историю. И письменно: 4) Основное богословие и 5) Гомилетику (написать на предложенную экзаменатором тему проповедь).

Следует отметить, что в 1951 г., когда мы поступали в Академию, сдавала вступительные экзамены только «провинция», т. е. все приехавшие из других Семинарий. Окончившие Московскую Духовную Семинарию по первому разряду зачислялись Советом Академии и Семинарии на первый курс Академии без экзаменов. Получившие же во время обучения в Семинарии хотя бы одну тройку «москвичи» обязаны были не только пересдать ее, но и сдавать вступительные экзамены вместе с «провинцией». Мне думается, что последнее было поспешным решением Совета Академии, ибо все сдававшие «москвичи» имели единственную тройку по церковнославянскому языку. А членам Совета хорошо было известно, что преподаватель сего языка Анатолий Васильевич Ушков (1894-1972) четверки ставил редко, заявляя, что на четверку знает преподаватель, а на пятерку один Бог. И действительно, в числе абитуриентов оказались лучшие выпускники Московской Семинарии. Это: священник Матфей Стаднюк (ныне протопресвитер), Константин Михайлович Комаров (впоследствии профессор Московских Духовных школ), Владимир Тимаков (ныне митрофорный протоиерей, настоятель одного из московских храмов) и другие.

Перед сдачей вступительных экзаменов проводилась со всеми приехавшими беседа у одного из опытнейших педагогов — инспектора и профессора Академии Николая Петровича Доктусова. (...)

Письменные экзамены проводились в аудитории чертогов — в первой от вестибюля. На доске написали темы и распределили по рядам. Мне досталась тема по Основному богословию: «Внутренние и внешние признаки Божественного Откровения». Раскрыл тему я быстро и легко. Несколько труднее было написать проповедь, но и здесь все справились... По Общей церковной истории запомнился экзамен потому что принимали его два светлейших человека — отец Димитрий Боголюбов (1869-1953) и Николай Иванович Муравьев. Первый — почтенный старец, митрофорный протоиерей, известный в прошлом миссионер и профессор, второй — глубокий историк, ученый Секретарь Академии. Принимали они экзамен спокойно, не торопясь, ставя один вопрос за другим и ожидая полных ответов. В результате я получил оценку пять с плюсом. Второй раз я получил такую необычную отметку уже в Академии на экзамене по Догматическому богословию от Святейшего Патриарха Алексия I.

Бытовые условия, в которых мы жили во время сдачи вступительных экзаменов (они длились почти две недели с первого сентября), были довольно трудные. Хуже всего было то, что мы сами должны были заботиться о еде. В Академии к нашим услугам был лишь титан с кипятком. У меня же было только сало из дому и сухари. Вот этим салом, сухарями да кипятком я и поддерживал свои силы. Денег у меня не было. Недоедание, экзаменационное напряжение закончились тем, что у меня заболел желудок... Но, слава Богу, экзамены я сдал, кажется, первым по разрядному списку и жив до сего дня. Более того, по милости Божией, ни разу с желудочной болезнью не лежал в больнице. А саму болезнь воспринимаю как посещение Божие для смирения.

Бытовые условия при учебе

Спальни наши располагались на первом этаже чертогов, с южной стороны, как более обособленные (система строений чертогов — анфиладная) — для студентов Академии, с северной — для воспитанников Семинарии. В каждом зале помещалось около 25 кроватей. Много! Но везде было чистенько, сухо, светло. А, главное, тишина и мир — никаких неприятностей в отношении друг с другом и, тем более, ссор. Живя общиной, более сближались с коллегами — не только с однокурсниками, привыкали уступать один другому, помогать, делиться и радостями, и горестями. Помню, вместе с нами в спальне был Саша Кравченко (потом ректор Одесской Духовной Семинарии, а ныне протоиерей одного из храмов Одессы) (скончался в 2005 г.). Он шел одним курсом ниже нас. Так вот, он часто получал из дому посылочки с продуктами, но никогда в одиночку их не ел, всегда делился со всеми в спальне, а иногда и за ее пределами. Обычно дележ происходил после 23 часов. Все укладывались в кровати, предварительно освободив верх тумбочки (они стояли у всех кроватей) для гостинцев. Саша брал большой поднос, выкладывал на него полученное из Одессы, на краю подноса прикреплял свечку для освещения (ведь свет в 23 часа выключался) и с помощником разносил по рядам кроватей. Каждый брал, сколько хотел и что хотел. Конечно, с точки зрения инспекции это было нарушением режима, но 23 часа — единственное время, когда мы все собирались вместе. Сашу ныне отца Александра, мы называли нашим благодетелем.

Столовая находилась там, где ныне семинарская (восточная сторона). Длинные столы тянулись шеренгами. За каждым столом усаживалось по 8 человек. С левой стороны садились студенты в порядке старшинства — от кухни к дверям выхода, с правой — воспитанники семинарии в таком же порядке. И обслуживали тоже строго по старшинству: первыми получали выпускники, а затем — младшие.

Питание было хорошее. Во все посты, естественно, постное...

Богослужение и проповедь

Храма у нас своего не было, так как академический храм был превращен в дворец культуры. Вернули нам его только в 1955 году (освящен 21 мая 1955 года Святейшим Патриархом Алексием I), тогда же возвратили и четырехэтажный учебный корпус (до этого в нем действовал Учительский институт). Поэтому накануне всех воскресных и праздничных дней всенощное бдение академическая семья совершала в чертогах — нынешнем малом актовом зале. Там же совершались и прочие богослужения (например, в Великом посту), кроме Божественной литургии. Как бы алтарной частью служило то место, где ныне стоят столы президиума. Устав соблюдался применительно к приходским богослужениям. Пел один хор.

Здесь же за каждым богослужением произносилась в порядке очередности проповедь. Слушали мы очень внимательно при идеальной тишине — как будто никто и не дышал. В конце любили громогласно воскликнуть: «Спаси, Господи!»

К нашей общей радости, Божественную литургию Академия с Семинарией совершали в Лаврских храмах — зимой в Трапезном, а летом — в Успенском. Рано утром все выстраивались в шеренгу перед чертогами и во главе с отцом ректором протоиереем Константином Ружицким и инспектором проф. Н.П.Доктусовым направлялись к ранней Литургии. Шествие это всегда проходило в каком-то духовном подъеме, тем паче, что всегда с нами были ректор и инспектор. Вообще надо отметить и даже подчеркнуть, что администрация Академии стояла очень близко к студенчеству, и от близости выигрывали все — и сами администраторы, и, конечно, студенты. Разумеется, субординация не забывалась, определенная дистанция соблюдалась, но в той мере, насколько это необходимо было для возрастания уважения одних к другим, укрепления доверия, утверждения духа великой православной семьи.

Духовная жизнь

Богослужение и проповедь и есть уже основная и, я бы сказал, существеннейшая сторона духовной жизни. Но к сему еще присоединялось весьма и весьма важное — исповедь и принятие Святых Христовых Тайн (это тоже относится к богослужению!). Так как исповедь — тайная, то и я не буду продолжать об этом свое слово, скажу только, что проводилась она неспешно, внимательно, индивидуально. Она действительно стряхивала с нас житейскую пыль, подымала на новую ступеньку к Небу... Готовились мы к Святому Причащению достойно, как к принятию Великого Гостя и соединению с Ним.

Огромное, неизмеримое духовное влияние оказывала на нас святая Лавра. Каждый день начинался с посещения Троицкого собора, где почивают святые мощи Преподобного и Богоносного Отца нашего Сергия. Мы ежедневно спешили сюда, чтобы непременно до общей утренней студенческой молитвы и завтрака приложиться к святым мощам... Придешь в собор, встанешь в общую очередь и помаленьку продвигаешься к святой раке, а этим временем мысленно поминаешь своих родных, близких о здравии, а почивших — об упокоении, просишь у Преподобного предстательства у Престола Божия на предстоящий день... Да и мало ли чего мы просим у Преподобного?! Если же случалось из-за опоздания «прорываться» без очереди, то чувствовалась какая-то неудовлетворенность. Не значит ли это, что на «бегущих», отодвигающих общую очередь, Преподобный не поднимает своей благословляющей десницы?!.. То, что сложилось в студенческие годы, осталось для меня свято на всю жизнь — и сегодня, приехав в Московскую Духовную Академию, я иду, прежде всего, к святым мощам нашего Небесного Предстателя...

Размышляя о великом духовном влиянии на нас великой Лавры, я готов видеть особое действие Промысла даже в том, что Академия поначалу не имела своего храма и пребывала в святых храмах обители. Для того времени это имело значение... Да не допустит кто-либо такой мысли, что я, якобы, недооцениваю важность того, что Академия имеет свой храм. Я помню, как все мы радовались, когда узнали, что наш Покровский храм возвращен. Мы почувствовали своими сердцами, что Божия Матерь, никогда не уходившая от нас, ныне простирает над всеми Свой широкий омофор. Еще более свежа память об освящении (18 февраля 1994 года) также возвращенного Семинарии ее храма во имя Преподобного Иоанна Лествичника. Никогда не забыть чтения коленопреклоненной молитвы при освящении храма Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II, когда вся учащаяся братия — и духовенство, и миряне — пали на колени и низко склонили свои головы — невольно слеза появилась на глазах, и не у одного меня. Мне вдруг представилась русская рать, испрашивающая благословение Преподобного Отца на решающую судьбу Святой Руси — Куликовскую битву. И здесь, в храме другого Преподобного, стояла на коленях духовная рать Русской Православной Церкви, которая уже сегодня мужественно ведет борьбу с апокалиптическим злом, гигантскими шагами — эсхатологически — вторгающимся в жизнь наших народов...

Так вот, когда мы не имели своего храма, все постоянно были в святой Лавре, у ее святынь, в собственном смысле этого слова. Наше молитвенное соприсутствие было более ощутимым, более зримым. Мы всегда видели лаврских старцев, их благоговение к храму, их спокойствие, степенность, их глаза, обращенные к Небу, мы слышали их голоса, дерзновенно призывающие действие благодати Божией. Вероятно, тогда и утвердилось название, которое мы любим повторять и сейчас: «Академия — это большая келья в святой Лавре Преподобного Сергия».

Доброе слово исходило и от наших преподавателей. Но больше воспитывало нас не слово их, а пример, их жизнь, их уважительное отношение друг к другу и к нам. Среди них царила подлинная христианская любовь: не было группировок «монашеских», «пиджачников» и тому подобных, не было того, чтобы говорилось одно, а делалось другое, не предлагалось чего-нибудь так, чтобы тут же забыть обещанное...

В студенческой среде все хорошо знали друг друга, были внимательны, спешили на помощь и, таким образом, тоже незаметно, но неуклонно духовно возрастали.

Поистине, это была «Академическая семья».

(Продолжение следует)

Источник:      Журнал «Пастырь»: март 2008 г.