С 1947 ГОДА И... РАНЬШЕ

С 1947 ГОДА И... РАНЬШЕ

К.Е. Скурат,

заслуженный профессор Московской Духовной Академии,

доктор церковной истории

(Окончание. Начало см.: Пастырь, декабрь, 2007 г. — март, 2008 г.)

Лекции. Профессора

Лекции в мое студенческое время (1951-1955) читались профессорами, в основном, по имеющимся — ими написанным или составленным — конспектам. Эти конспекты сохраняются в академической библиотеке, и всякий интересующийся может ознакомиться с ними. Студенты до сих пор используют их в качестве пособий при подготовке к экзаменам.

Во время моего обучения в Московской Духовной Академии здесь трудилась целая плеяда профессоров — выпускников прежних (до 1917 года) трех Духовных Академий: Московской, Киевской и Казанской. «Мы благодарим Бога, — говорил как-то в нашей Академии Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, — за то, что Он сохранил преемственность возрожденных Академий с прежними... Еще бы несколько лет — и эта преемственность пресеклась бы». Встречи с этими представителями «старой школы» были для нас весьма и весьма полезны. От этих старцев, прошедших через многолетние испытания жизни, но сохранивших святую православную веру, веяло особым миром и особой благодатью. Одно присутствие их, один вид оказывали на всех нас благотворное влияние.

Из профессоров прежде всего остался в памяти Ректор Академии доктор богословия (докторскую степень получил по указу Святейшего Патриарха Алексия I к 150-летию Академии за месяц до своей кончины), выпускник прежней Московской Духовной Академии митрофорный протоиерей Константин Ружицкий (1888-1964). Читал он на старших курсах Академии Нравственное богословие. Конспект, который нам рекомендовался к сдаче экзамена, не производил на нас впечатления. Но лекции читал отец Ректор интересно, абсолютно не придерживаясь и не следуя конспекту. В основном, он исходил из своей многолетней пастырской практики — приводил поучительные примеры, неординарные случаи, много цитировал творений святых отцов... Конечно, все это делалось применительно к Нравственному богословию. Побуждал также и нас в порядке очереди делать во время лекции рефераты по тем или иным вопросам морали. Как правило, делалось это на основании святоотеческих творений. Хотя конспект отца Константина был довольно отвлеченный по своему содержанию, но сам он не любил излагать мысли абстрактно, как не любил и «мудрования» при чтении нами наших рефератов.

Одно печальное событие в семье отца Константина раскрыло перед нами новую добрую черту в его характере — большую любовь к своей семье, к детям. В расцвете лет умерла его дочь. Отец Константин, который так недавно спешил каждого укрепить, ободрить, утешить, был своим горем просто сражен — плакал как дитя, только без вопля. Он приходил к нам на лекцию, прочитывал два-три предложения, останавливался и долго молчал. На глазах были слезы, катились они и по щекам. Мы тоже молчали и вместе с ним скорбели, сидели неподвижно, никто ничем не занимался. Пытался продолжить лекцию, но как только начинал ее — снова появлялись слезы...

В день своих именин (3 июня по н. ст./21 мая по ст. ст.) отец Константин надевал все полученные им ордена и шел в Актовый зал, где его уже ожидала вся Академическая семья для поздравления. Проходило оно и торжественно, и семейно. После поздравления все преподаватели приглашались на трапезу, которая устраивалась в квартире Ректора. Было тесновато, но уютно, тепло, непринужденно. Здесь уже шло персональное поздравление. Говорилось много хороших искренних слов... День этот очень и очень всех нас сближал, как-то роднил, бодрил. Я особенно воспринимал его с радостью, потому что это день и моего Ангела.

Господь удостоил меня побывать возле могилы отца Константина. Похоронен он в Киеве. Рядом с ним могила матушки Марии и дочери Натальи. Вот запомнились же их имена на всю жизнь, хотя постоянно поминаю в своих молитвах лишь протоиерея Константина. Вечная память и его родным, дорогим спутницам в его славном земном труде!

На второе место я ставлю профессора, протоиерея доктора богословия, выпускника Казанской Духовной Академии Александра Ветелева (1892-1976), ибо он оказывал на нас огромное духовное влияние. Читал он Патрологию и Гомилетику, но никогда не следовал конспекту. По аудитории он ходил, держа в руках мел. Периодически подходил к доске и с помощью изображения мелом чертежей наглядно раскрывал что-либо таинственное.

Содержание лекций отца Александра, всегда проходивших очень живо, память, к сожалению, не сохранила. Но твердо осталось в памяти иное, не менее ценное: «Памятование церковного дня» (так отец Александр называл, а, следовательно, и мы). Начали творить это «Памятование» и проводили его по инициативе и под руководством отца Александра. Состояло оно в следующем. В самом начале лекции один из студентов по желанию, не по «приказу» — (чаще всех был им Исупов Серафим) брал святое Евангелие, книгу «Апостол», житие дневного святого и Минею текущего месяца. Открывая священные книги, он излагал содержание дневного чтения святого Евангелия и Деяний Апостольских (или Посланий святых Апостолов), давал краткий комментарий и делал нравственный вывод. Затем представлялось житие древнего святого. Если в «Четь-их-Минеях» имелось под одним числом несколько житий разных святых, то выбиралось более поучительное. Иногда сообщалось о всех святых, но тогда эти сообщения были предельно краткие. Завершалось «Памятование» чтением отдельных стихир и тропарей из Минеи. Подчас этим чтением сопровождалось житийное повествование. Все взятое вместе связывалось в единое целое, что вызывало у всех особый интерес.

Отец Александр в течение всего сообщения стоял рядом с докладчиком, дополнял сказанное, помогал делать комментарии, выводы и особенно представлять весь материал как соединенное Святой Церковью нерасторжимое наставление или единое молитвенное обращение к Небу.

Поначалу «Памятование церковного дня» воспринималось как дополнительная нагрузка, не вписывающаяся в учебную программу но постепенно оно вошло в летопись нашей жизни как светлые ее страницы. Почему? Да потому что оно, духовно настраивая и воспитывая, вводило нас в атмосферу молитвы, в литургическое богословие, понуждало постоянно жить в Церкви воинствующей — земной вместе с Церковью Торжествующей — Небесной. А ведь это и есть одно из главных призваний духовной школы!

Подобное «Памятование» отец Александр пытался ввести и на других курсах Духовной Академии. Но с уходом его в мир иной — мир Вечности — все прекратилось. А жаль!..

Вечная память дорогому Учителю, глубоко церковному пастырю, крепко, неразрывно соединившему со Святой Церковью и своих студентов!

Инспектор Академии магистр богословия профессор Николай Петрович Доктусов (1883-1959) читал Священное Писание. Читал по конспекту, но часто отвлекался — широкие знания не позволяли ему сосредоточиться на какой-либо узкой теме, увлекали его в самые неожиданные для нас области. У нас сложилось мнение, что профессор Н.П. Доктусов знает все, что возможно знать человеку, и мы называли его «ходячей энциклопедией». В любое рабочее время к нему можно было обратиться с любым вопросом в полной уверенности, что будет получен обоснованный ответ. Он был Интел лигентнейшим человеком высочайшей духовной культуры. Своего собеседника он не упрекал и не ставил в неловкое положение даже самыми, казалось бы, невинными словами, вроде: вы не правы, вы не убедительно говорите, вы не разобрались в деле... Все это он обнаруживал, но деликатно, уважительно, спокойно — и этим вызывал у собеседника еще больше симпатии к себе. Этим Инспектор Московской Академии напоминал мне Инспектора Минской Семинарии. Замечания некомпетентные, недоброжелательные, лицемерные Николай Петрович аккуратно, но настойчиво отклонял. К предложениям же добрым, разумным прислушивался и следовал им.

Второй «ходячей энциклопедией» в Академии был Иван Николаевич Хибарин (1892-1977) (в сороковые годы он был заместителем редактора Большой Советской Энциклопедии). Преподавал он английский язык и, хотя знал его в совершенстве, но нам практически ничего не давал, потому что в его преподавании не было даже подобия какой-то системы. То, что задавал, никогда не спрашивал. А спрашивал то, что придет в голову. Обычным «ответчиком» всегда был дежурный, подносивший к кафедре журнал с фамилиями отсутствующих на занятиях, невзирая на то, что дежурный мог быть один и тот же. Но для нас Иван Николаевич остался почитаемым за свои энциклопедические знания. Малейший повод перед началом лекции служил дверью, открывающей перед нами богатейшие сокровища знаний. О чем только он нам не рассказывал: о разных странах, народах, обычаях, святителях, подвижниках, вообще о деятелях разных религий, писателях, поэтах, ученых, выходил и за пределы Земли, унося нашу мысль в межпланетное пространство... Слушали мы с большим интересом. Жаль, что никто не записывал этих сообщений... А ведь его имени нет даже на общем памятнике почившим преподавателям в нашем Академическом садике!.. Как легко мы, пока что живые, забываем и малое и великое!

Профессор Николай Иванович Муравьев (1891-1965) преподавал Историю Древней Церкви. Читал спокойно, спрашивал строго. Во время занятий обычным был такой диалог профессора со студентом:

— Вы читали?

— Читал, Николай Иванович, читал.

— Нужно не читать, а учить.

И ставил двойку, которую исправить было нелегко. Профессор Алексей Иванович Георгиевский (1904-1984) читал Литургику. Конспекту он строго не следовал, но все-таки придерживался или его, или своих дополнительных записей. Читал живо, всем ставил хорошие отметки. Троек по его предмету не было. Мы называли его «Радость моя», потому что это были его любимые слова, которые он часто повторял, добавляя еще к ним: «Целую вас».

Профессор Иван Никитич Шабатин (1898-1972) занимал кафедру по Истории Русской Церкви. К сожалению, он постоянно отвлекался к тематике, для нас ненужной. Мы его ценили не как преподавателя, а как писателя — церковного историка. В «Журнале Московской Патриархии» появлялись написанные им статьи, прикрытые псевдонимом «Никита Волнянский». Даже супруга его не знала, что за этим именем стоит ее муж. Обнаружила она это случайно, когда в память о нем была устроена в вестибюле чертогов выставка, где представлялись и труды профессора И.Н. Шабатина.

Профессор Владимир Семенович Вертоградов (1888-1964) читал Священное Писание Ветхого Завета. Читал по конспекту, медленно, громко. За ним можно было все записать. Вскоре ушел на пенсию, т. к. у него катастрофически падало зрение. О кончине его стало известно только после похорон.

Доцент Михаил Николаевич Виноградов (1887-1956) преподавал Историю русского раскола. На лекциях много внимания уделял литературному старообрядческому памятнику — «Житию» протопопа Аввакума. Читал он это «Житие» артистически. Делая нужные акценты на соответствующих словах, при этом внимательно следя за реакцией аудитории из-под очков, чем вызывал всеобщий дружный хохот. Человек он был очень добрый, доступный. Иногда в Лавру приезжает его дочь Галина Михайловна.

Выходящим из ряда преподавателей своеобразной самобытностью можно считать профессора Владимира Ивановича Талызина (1904-1967). Своеобразие его состояло в том, что он читал лекции по Церковному праву слово в слово по конспекту — поначалу мы специально проверяли, потом перестали. Но что удивительно — читал наизусть! На кафедре у него не было никаких записей. Если мы его останавливали вопросом, он отвечал и снова продолжал, не опуская ни единого штриха из имевшегося у нас и написанного им учебного пособия. Память у него была феноменальная.

Низко кланяюсь и другим моим учителям:

— профессору протоиерею Сергию Савинскому (1877-1954) — читал Догматическое богословие;

— профессору Николаю Михайловичу Лебедеву (1879-1967) — преподавал древнелатинский язык;

— профессору Василию Дмитриевичу Сарычеву (1904-1980) — раскрывал вопросы веры по Основному богословию;

— Митрополиту Волоколамскому и Юрьевскому Питириму (тогда — священник Константин Нечаев) — читал Историю западных исповеданий (скончался в 2003 г.).

Вспоминаю и также низко кланяюсь уже моим сослуживцам:

— доктору богословия, моему предшественнику по кафедре Патрологии и официальному оппоненту на магистерскую диссертацию профессору Михаилу Агафангеловичу Старокадомскому (1889-1973);

— профессору, протоиерею, старцу, прибывшему к нам из Ленинградской (ныне Петербургской) Духовной Академии, Иоанну Козлову (1887-1971), — строгому к себе и очень-очень доброму к другим (всегда вспоминаю: подхожу к нему взять благословение перед защитой магистерской диссертации — отец Иоанн благословил широким крестом и громко сказал: «Мой голос — за!» Это было незадолго до его блаженной кончины);

— профессору, протоиерею, магистру богословия Алексию Остапову (1930-1975) и доценту Николаю Николаевичу Ричко (1924-1972) — моим добрейшим однокурсникам;

— профессору, игумену, магистру богословия Марку Лозинскому (1939 -1973) — моему ученику и второму официальному оппоненту на мой магистерский труд;

— доценту схиархимандриту магистру богословия Иоанну (Маслову) (1932-1991) — также моему ученику официальному оппоненту на мою докторскую диссертацию, духоносному старцу и плодовитейшему церковному писателю.

Все они — светлые лица. О них, как и обо всех прочих, надо вести специальную речь — обстоятельно, вдумчиво, аналитически. Надеюсь, что найдутся желающие и скажут свое слово. Бог им в помощь!

В моих воспоминаниях, написанных в один присест, отражена лишь частичка бывшего. Вспоминать надо постепенно и, вспоминая, тут же записывать. А лучше вести дневник!

Об Академии могли бы не меньше сказать мои однокурсники: протопресвитер Матфей Стаднюк (о нем говорилось выше); протоиерей Серафим Исупов, которого еще во время учебы мы называли «совестью курса»; профессор Константин Михайлович Комаров; Виктор Чумаченко, которого мы всегда видим в святой Лавре — он всегда сидит в своей инвалидной колясочке, все видит, всех знает и знает все новости, ибо к его доброте(хочется сказать — святости) притекают люди и несут ему вести со всех сторон (скончался в 2005 г.). Мог бы многое поведать и Марк Харитонович Трофимчук, наш сегодняшний преподаватель. Он шел одним курсом выше меня... (скончался в 2005 г.) В крайнем случае, могли бы прочитать эти мои записи, внести в них поправки, сделать добавления, высказать свои пожелания...

Благодарю Бога за то, что Он внушил нашему нынешнему Ректору Московских Духовных Школ владыке Евгению (ныне — архиепископ. Ред.) дать мне послушание на лето — благословение писать воспоминания. Я почувствовал ответственность: отодвинуть все суетное, повседневное и сделать все возможное на сегодняшний день. Правда, как оказалось, воспоминания писать нелегко — оживают светлые картины прошлого, умчавшегося в вечность, вспоминаются дорогие любимые лица, с которыми связано много хорошего и которых здесь уже давно нет — все это навевает грусть, нагоняет тоску, что-то тяжелое начинает подступать к груди, и перо как-то замедляет свой бег, а затем и останавливается... Да хранит Вас Господь, дорогой владыка, и помогает Вам быть всегда не только мудрым, но и добрым, какими были мои наставники! На смену всем нам придут другие люди — пусть же и они будут только достойными!

Божия Матерь! Простри Свой Вечный Покров над Альма Матер!

29 июля 1998 года

Источник:      Журнал «Пастырь»: апрель 2008 г.