Седьмой Вселенский Собор и догмат об иконопочитании

Седьмой Вселенский Собор и догмат об иконопочитании

Л. Успенский

(Окончание. Начало см.: «Пастырь», октябрь, 2007)

Подлинное Священное Предание возможно только в Церкви, которая есть продолжающаяся Пятидесятница, то есть «только там, где не-пресекаемым током струится благодать Духа Святого, открывающего истину и наставляющего в ней...» (митрополит Филарет). Наставляемый Духом Святым, живущим в Церкви, Собор устанавливает догмат иконопочитания. Иконе надлежит воздавать почитательное поклонение, не то истинное служение, которое приличествует одному только Богу, а именно почитание, которое воздается Кресту и Евангелию, то есть почитание образа видимого, наравне с образом словесным и прочими святынями.

Почитание Евангелия и Креста никогда догматически не формулировалось, так как никогда не подвергалось сомнению и не оспаривалось ни в Церкви, ни даже среди еретиков. В отношении же образа дело обстояло иначе: перед лицом иконоборчества Церковь должна была догматически утвердить и самое существование священного образа и его почитание.

Собор указывает, что икона, так же как и Священное Писание, служит «к уверению истинного, а не воображаемого воплощения Бога Слова». Икона служит опровержением всякого рода превратных представлений о Боговоплощении и порожденных ими лжеучений и ересей (например, докетизма). Ссылкой на догмат Боговоплощения указывается, что икона, так же как и Священное Писание, основана на исторических данных, и историческая основа образа приобретает тем самым решающее значение. Иконой Христовой Церковь непрестанно напоминает нам о конкретном историческом характере воплощения Бога Слова, так же как в Евангелии указывается время и место Его рождения, или в Символе веры, несмотря на его сжатость и строго догматический характер, указывается исторический момент Его смерти — «при Понтийстем Пилате». Еще до Собора святой патриарх Тарасий в своем письме к императору и императрице настаивал на необходимости придерживаться исторической точности образа. «Всячески следует, — пишет он, — принимать честные иконы Господа нашего Иисуса Христа, поелику Он соделался совершенным человеком, если они только пишутся исторически верно, согласно евангельскому повествованию...» Патриарх имеет в виду, конечно, в первую очередь духовное содержание образа, поскольку Евангелие является словесной иконой Христовой, образом Его нравственного совершенства.

Это духовное соответствие иконы Священному Писанию, согласие ее с евангельской проповедью, соответствие иконописного реализма реализму евангельскому совершенно исключает всякую возможность писания иконы, будь то Христа или святых, по воображению художника, при отказе от установленной Церковью традиции или с живой модели, так как в таком случае отсутствует историческое соответствие образа его первообразу и евангельскому повествованию.

Соборное определение утверждает, что Священное Писание и образ «указывают и поясняют» одно другое. Это — одно свидетельство, выраженное в двух разных формах: словесной и образной, передающее одно и то же Откровение в свете одного и того же живого Священного Предания Церкви. «Если Отцы не передавали, что следует читать Евангелие, — говорится в Деяниях Собора (Деяние 6-е), — то не передавали и изображать иконы. Если же они передавали первое, то передавали также и последнее: потому что изобразительность неразлучна с евангельским повествованием и, наоборот, евангельское повествование с изобразительностью. При этом и то и другое хорошо и достойно почитания: потому что они взаимно объясняют друг друга и несомненно доказывают друг друга». Как слово Священного Писания есть образ, так и образ есть то же слово. «Что слово сообщает через слух, то живопись показывает молча через изображение», — говорят Отцы Собора, ссылаясь на святителя Василия Великого (Деяние 6-е). И в другом месте: «Этими двумя способами, взаимно друг другу сопутствующими, то есть посредством чтения и живописного изображения, мы получаем познание об одном и том же». Иначе говоря, икона содержит и проповедует ту же истину, что и Евангелие, и является, так же как и Евангелие и Святой Крест, одним из видов Божественного Откровения и нашего общения с Богом, формой, в которой совершается сочетание действия Божественного и действия человеческого. И Крест и Евангелие тем самым выражают точные и конкретные факты и истины, а не человеческие идеи или представления. Иначе как могла бы икона соответствовать Евангелию или разъяснять его, и наоборот?

Таким образом, в глазах Церкви икона не является искусством, иллюстрирующим Священное Писание, но языком, ему соответствующим, однозначащим, соответствующим не букве и не самой книге, содержащей Писания, а евангельской проповеди, то есть самому содержанию Писания, его смыслу, так же как богослужебные тексты. Поэтому икона и имеет в Церкви то же значение: литургическое, вероучительное, воспитательное.

Смысл и содержание Священного Писания икона передает не в виде теоретического учения, а литургически, то есть жизненно, обращаясь ко всем способностям человека. Она передает истину, заключенную в Писании, в свете всего духовного опыта Церкви, ее Предания. Иначе говоря, как мы уже сказали, икона соответствует Священному Писанию так же, как ему соответствуют богослужебные тексты. Тексты эти не просто воспроизводят Священное Писание: они как бы сотканы из него; чередуя и сопоставляя отдельные его места, они раскрывают его смысл. Икона же, изображая отдельные моменты Священной Истории, наглядно передает их смысл и жизненное значение. Таким образом, через богослужение и икону Священное Писание живет в Церкви, в каждом отдельном ее члене. Здесь следует отметить, что образ имеет возможности, которых не имеет слово: во-первых, он является более непосредственным способом выражения; во-вторых, обобщение в образе и шире и лаконичнее обобщения словесного. Так, например, икона сжато и непосредственно показывает то, что словесно выражается в целом богослужении праздника. Единство литургических слова и образа имеет капитальное значение, потому что эти два способа выражения служат друг для друга как бы взаимной проверкой, живя одной жизнью и имея одно и то же церковно-созидательное действие в богослужении. Отказ от одной из этих форм выражения Откровения влечет за собой упадок другой. Это мы видим в протестантизме, и это же произошло с иконоборцами VIII–IX веков: результатом отказа от икон явился полный упадок богослужебной жизни, а затем и жизни духовной.

Так же как и богослужебные тексты, церковный образ передает догматическое учение и выражает жизнь Церкви в ее Предании благодатию Духа Святого. Через богослужение и икону Божественное Откровение становится достоянием верующих, осмысляет и освящает их жизнь. Поэтому с самого начала икона и принимает определенный внешний вид, определенный характер, совершенно так же, как принимают определенную форму и характер и богослужебные тексты, характер которых соответствует, насколько это возможно, их духовному содержанию. Другими словами, Церковь создает образ, который соответствует ее особой природе, и эта природа обусловливает особый характер образа и его назначение.

Повторяем еще раз, ибо это капитально важно: Церковь, по слову Самого Своего Главы и Основателя, есть царство не от мира сего (Ин. 18, 36). Но она живет в мире и для мира. И свою миссию она может исполнять лишь оставаясь сама собой, то есть отличной от мира, сохраняя свою особую природу. Поэтому и все средства, которыми она осуществляет дело спасения, коренным образом отличаются от средств мирских. Они несут печать не мира, а Церкви, печать надмирности. И архитектура, и живопись, и музыка, и поэзия перестают быть самостоятельными искусствами, идущими каждое своим путем, в поисках особых, свойственных каждому из них эффектов; все они становятся частями единого целого — богослужения. Они подчиняются нормам, совершенно отличным от норм мирских, и только таким путем и может найти высшее выражение и вместе с тем ограждение от стихий мира сего их содержание, то духовное устроение христианской жизни, при котором человек живет во плоти, но не по плоти. Этот основной принцип пронизывает всю христианскую жизнь и является отличительным признаком ее духовности и ее единства. «Итак, братие, — говорит святитель Григорий Богослов, — не будем святого совершать нечисто, высокого -низко, честного — бесчестно, и, кратко сказать, духовного — по-земному... У нас все духовно: действие, движение, желание, слова, даже походка и одеяние, даже мановение, потому что ум на все простирается и во всем образует человека по Богу; так духовно и торжественно и веселие» (Слово 11-е, обращенное к святому Григорию Нисскому. Творения. Т. 2. С. 197-198). В нашей повседневной жизни мы далеки от этого совершенства. Однако Церковь постоянно и словом и образом направляет нас на этот путь.

Поскольку икона содержит и проповедует ту же истину, что и Евангелие, в свете того же Священного Предания Церкви, она должна отличаться от всякого другого изображения так же, как Евангелие отличается от всякого другого литературного произведения. Поэтому всякое проникновение в икону элементов мирского искусства (как чувственность, иллюзорность и т. д.) обмирщает икону, ущербляет ее соответствие Священному Писанию и тем самым противоречит постановлению Седьмого Вселенского Собора. Образ становится уже не только символическим выражением истины, но и более или менее адекватным представлением об истине. Поэтому подлинность образа в известном смысле не менее важна, чем подлинность евангельского текста; говоря о подлинности образа, мы имеем в виду, прежде всего, подлинность духовную, то есть действительную передачу образа Божия, восстановленного в человеке Богочеловеком Иисусом Христом.

Следовательно, критерием подлинности в отношении иконы должен быть тот же критерий, который мы применяем и к священным текстам или к богослужебной поэзии: это — критерий внутренний, определяющий соответствие иконы церковному Преданию, его духу, его смыслу, — то, что внешне выражается церковным каноном.

Богослужебное значение иконы не ограничивается передачей учения. Седьмой Вселенский Собор, приводя слова святителя Василия Великого, утверждает, что «честь, воздаваемая иконе, относится к ее первообразу, и поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней». Таким образом, в силу благодатного общения, иконы служат как бы посредниками между изображенными на них лицами и молящимися, ибо благодать, стяжанная при жизни святым, постоянно пребывает в его иконах. Таким образом, между святыми и молящимися существует определенная связь, определенный молитвенный контакт. В храме же, во время богослужения, все собрание молящихся, посредством церковных молитв и икон, входит в молитвенное общение с небесной Церковью и составляет с ней единое целое. В богослужении Церковь едина. Она участвует в нем во всей своей полноте: Ангелы и люди, живые и умершие, наконец, весь тварный мир. И когда священник или диакон кадит, он заключает в этом жесте и изображенных святых, и собрание молящихся в храме, выражая этим единство Церкви небесной и земной.

Таким образом, икона далеко не пассивно консервативна; она динамична и созидательна. Поэтому Собор и постановил помещать иконы повсюду: в домах, на путях и т. д., так же как и образ Честного и Животворящего Креста. Что представляет собой Крест? По отношению к миру Крест является отличительным знаком христианства, его знамением, исповеданием его истины. Постановление Собора свидетельствует о том, что и священный образ, икона, имеет то же значение исповедания истины, исповедания веры.

Итак, церковное искусство по самой своей природе литургично — не только потому, что оно обрамляет богослужение или его дополняет, а потому, что оно ему внутренне соответствует. Будучи по самой своей природе искусством богослужебным, икона, как и слово, составляет часть религии, является одним из средств познания Бога, одним из путей общения с Ним. Поэтому православный церковный образ, икона, не ограничивается той или иной эпохой, тем или иным народом. Он является столь же всемирным, как и само Православие — спасительное учение, которое Церковь несет миру.

Л. Успенский

Журнал Московской Патриархии,

1958, № 12

Источник:      Журнал "Пастырь" ноябрь 2007 г.