КОГДА НЕ ОСТАВАЛОСЬ НИ ЦАРЯ, НИ ПАТРИАРХА
 Не много дней оставалось Царю Василию до насильственного пострижения и плена польского, не много и Патриарху Гермогену исповедывать имя Христово на престоле святительском до его мученической смерти, когда обоим пришла благая мысль избрать Старицкого архимандрита Дионисия настоятелем лавры и тем спасти отечество; ибо когда более не существовало ни Царя, ни Патриарха, когда, так сказать, не было самой Москвы, полтора года томившейся под игом Польским, – тогда Лавра сделалась сердцем всея Руси. Дионисий один заменил все власти и, как видимый покров Св. Сергия, осенил всю землю Русскую и собрал ее к развалинам столицы. Надобно слышать красноречивый рассказ того времени, (в житии архимандрита Дионисия).
«Тогда по разорении царствующего града и многих градов, всеми путями быша беглецы к дому живоначальной Троицы, и не без числа слез кровных; все бо мучены и изломаны прошаху отцов духовных, а инии мнозии испечены быша, а с иных власы с главы содраны, а у иных ремение из хребтов вырезывано, у иных на кресте руки и ноги обсечены, а у иных чрева прожжены камением разженным: паче же изрещи не возможно, каковыми различными смертями томими бяху. И вся обитель Пресвятой Троицы преисполнена быть различными смертями скончавающихся от глада и наготы, и от лютая срамоты, о ней же нельзя и глаголати, паче же от ран неисповедимых помираху. И не токмо в монастыре мертвецы лежаху, но и в слободах, в Служней, и в Клементьеве, и в деревнях, и по путех и повсюду, страшно бе зрети наготы жен и девиц, и не возможно быть ни исповедати при смерти, ни Святых Таин Христовых подаяти. Дионисий же видев сия, келаря и казначея и братию всю со слезами многими начат молити, дабы во время таковые беды всем всячески спострадали во всяких нуждах. Келарь же в иные братия со слугами единогласно вси отвещаша сице: кто, государь Архимандрит, в таковыя беды с разумом соберется? никому не возможно стало промышляти, кроме единого Бога. Паки глагола Дионисий сице всем со слезами и рыданием: се, государи мои, разумейте: во истину искус от Господа Бога бысть нам. От осады большой нас Господь Бог избавил, за молитвами Владычицы нашей Богородицы и великих чудотворцев Сергия и Никона; а ныне за леность нашу и за скупость может нас и без осады смирити и оскорбити. Келарь же и все братия и слуги смятошася о рыдании его, и начаша просить совета от него о недоумении своем. Дионисий же начат молить их сице: дом Пресвятыя Троицы и великих чудотворцев не запустееет, сице станем молити и у Господа Бога просити, да разум нам подаст: токмо положите то, кто что смыслит промышляти, или сбирати на потребу бедным, или служити кто может, и кому что по силе своей дати. И бысть совет его всем любезен, и первые слуги, и простая чади крестьяне советоваша, и Архимандриту с братией сказали так: аще вы, государи, будете из монастырской казны после осадных людей умерших или живых и вкладчиков, которые что в святую обитель душ своих ради подали, давать бедным на корм, одежду, на лечбу и работникам, кто имется стряпать и служить и лечить, сбирать и погребать: то мы за головы свои и за животы не стоим. И бысть той совет радостен всем людям: и в монастыре и во округе монастыря всем людям бедным живущим и умирающим всяк промысл изыде. И первые по благословению Архимандрита Дионисия начаша строить казною монастырскою домы для всех людей; и больным людям обретошася врачеве, и целяху многих.... Каков же в премудрости словесной бысть, того никто же не помыслит о нем, ни во уме никто не прииметъ: каково попечение име, не токмо о святей обители своей, в ней же пребываше, но и о велицем царствующем граде Москве велик подвиг имея, о избавлении града всегда моляшеся, и всяка нощь день ему бяше. Ибо в то время, когда в осаде Москва была полтора года, он непрестанно в церкви Божией и в келье, с великим плачем стояше в молитвах, и по многих молениях той опочиваше. Ему же быша писцы борзые, и в келлии от божественных Писаний собираху учительные словеса, и писаша послания многие в смутные города ко священным чинам и к воеводам, и к простым людям о братолюбии и соединении мира, указующе: которые царства и властительства, за какие грехи и неправды, погибли, и которые государства возвысилися Богом, за какия правды и за какие добрые дела, и что за соблюдение оных Господь Бог благий Человеколюбец миловал и помощник был бедным и отчаянным и худым и не могущим стоять против супостатов. И писывал такие грамоты и на Рязань и на Север и в Ярославль, и в Нижний Новгород, Князю Димитрию Михайловичу Пожарскому и к Козьме Минину, и в понизовские города, и ко Князю Димитрию Тимофеевичу Трубецкому, и к Заруцкому под Москву, и в Казань к строителю Амфилохию.
Около сего времени возвратился из-под Смоленска знаменитый келарь Аврамий Палицын, два раза уже прокормивший Москву при Шуйском монастырскими хлебами; он был послан вместе с митрополитом Филаретом и князем Голицыным для испрошения королевича Владислава на престол Российский и тайно оставил посольство, не видя успеха от честолюбия Сигизмунда. Когда же услышал в Лавре о разорении Москвы воеводою польским Гонсевским и о заточении Гермогена, он и Дионисий немедленно послали 250 своих слуг и стрельцов, под предводительством князя Тюменского, для защиты столицы, и сей благой пример подействовал на всю окрестность. Они же отправили в Переяславль грамоту к воеводам Волынскому и Волконскому, моля о скорой помощи; во все соседние и дальние пределы помчались гонцы их, и вот, по их слезному зову поднялись воеводы Переяславские и от Калуги князь Трубецкой, и от Коломны Ляпунов, и Заруцкой от Тулы, и от Владимира Просовецкой. Они обступили предместия Московские, стесняя врагов в голодный, убийственный круг. Новые грамоты, к Владыке Казанскому Ефрему и в понизовые земли и на поморье, подвигли к Москве новых защитников. Келарь Аврамий со святою водою был отпущен Архимандритом в стан ратных, для подкрепления их духа. Скоро возникли между вождями распри, и мятежные казаки убили Ляпунова, а между тем с свежими войсками подступил гетман Ходкевич; – тогда неусыпный Дионисий, отправив нужные запасы и снаряды к осаждающим, разослал еще гонцов в Ярославль и Владимир и Нижний, где вспыхнула искра чистого самоотвержения в сердце Минина, и пролилось от нее пламя по всему народу и наконец сосредоточилась сила, долженствовавшая освободить отечество, под руководством воскресшего с одра болезни князя Пожарского. Но и здесь одни только непрестанные моления Дионисия и Аврамия могли заставить князя пренебречь всею опасностию, какая угрожала ему в стане от смут и заговоров соотечественников, и двинуться сперва из Ярославля, а потом из-под Лавры для довершения великого дела. С тех пор келарь, ходивший навстречу ему в Ярославль, был уже безотлучно при войсках, лицем не менее действующим князя и Минина, а вместе и летописцем. Его красноречивое перо передало потомству современные подвиги, подобно как его сладкие речи восстановляли мир и тишину посреди враждующего стана. Он даровал победу воинству Пожарского в продолжении жестокой битвы с гетманом на Девичьем поле, убедив казаков, удалившихся в свои окопы, принять участие в кровавой сече. «От вас началось дело доброе; вы стали первые за истинную, православную веру, приняв многие раны, терпя голод и наготу; прослывшие храбростию и мужеством своим во многих государствах, ныне ли хотите в одно мгновение все погубить!» Так говорил старец, и они умилились, и приняв от него ясаком имя Св. Сергия, бросились через Москву реку и с кликами: «Сергиев! Сергиев!» разбили и прогнали Литву.
Скоро Преподобный явился во сне греческому архиепископу Арсению, заключенному в Кремле и утешил его вестию о избавлении. Приступом был взят Китай, сдался Кремль: с торжественнымъ пением вступил Дионисий и весь освященный собор в храм Успения и восплакал при виде запустения святыни.
Оба, и архимандрит и келарь, были при избрании Михаила (царем. – Ред.), совершившемся на Троицком подворье. Аврамий возвестил его народу с лобного места и сам, в числе послов почетных, ходил приглашать на царство. Он умолял его променять тишину обители Ипатьевской на бурный престол, колеблемый всеми ужасами войны и внутренних смятений. Когда же по многом плаче умолен был юный Царь, то на пути своем к столице усердно припадал к раке Преподобного, и Дионисий благословил Михаила на спасенное царство.
Но сим благим избранием и мирным воцарением не кончились смуты воинские для Лавры. Королевич Владислав, оскорбленный лишением Московского престола, подступил к Москве и отрядил полковника Чаплинского разорять окрестности Троицкие. На Клементьевском поле слуги монастырские убили врага, и еще более разгневанный Владислав сам пришел взыскать смерть вождя своего на обители. Отважный келарь Аврамий приказал выжечь вокруг все ея посады и тем заставил отступить королевича, которому еще памятна была первая осада. Начались переговоры, сперва с Лаврою, потом с Москвою, и наконец под стенами св. Сергия заключен был Деулинский мир.
Торжество мира было торжеством Лавры: она одна устояла в пятнадцатилетнюю бурю; ее каждая развалина казалась раною целого отечества; ее каждый инок был витязь; в ней одной стеклись все главнейшие воспоминания долгой войны, и ни единою изменою не запятналась ее слава. Неувядаемые богатства заменили временные.
Из книги А.Н. Муравьева
«Путешествие по святым местам русским» |
