Иеромонах Порфирий (Левашов)
О БЕССМЕРТИИ

I.

Нет смерти в природе, говорят естествоиспытатели. В самом деле, ничто вовсе не вымирает, все снова возрождается. Смерть и рождение, тление и прозябение, подобно колесу, вращаются в природе. Разрушаются и уничтожаются произведения искусств, благотворительные заведения, полезные учреждения, но и здесь разрушаются видимые только олицетворения мысли, труда, силы и мудрости человеческой, а не самая мысль. Мысль,– эта бессмертная сила духа человеческого, переживает памятники, державы, народы, историю. Самое обыкновенное слово, которое передается нам живым голосом, как воплощенная мысль,– подлежит исчезновению, но самая мысль, как будто душа слова, входит в нашу душу, тут развивается, растет, зреет, и в свое время, изливается на бумагу.

Куда ни посмотрите, везде встретите такие явления, которые служат доказательством бессмертия. Как бы нива принесла вторичный плод земледельцу, если бы принятое ею семя не истлело в браздах ее? Как бы червь, попираемый ногою путника, превратился в разноцветную бабочку, кружащуюся в воздухе, пред глазами нашими, если бы он не прошел все фазы перерождения? Как бы природа могла сохранять свои плодотворные силы, если бы в видимых своих произведениях не обновлялась ежегодно? Здесь тоже видна смерть. Грустно сердцу, когда видишь как бы смерть в природе,– видишь, лес обнажается, флора бежит с лугов; плоды вянут, умирают, распадаются, гниют; реки оковываются льдом; земля покрывается глубокими снегами, как саваном; нигде не слышно ни журчания ручьев, ни жужжания пчел и других насекомых, ни щебетания ласточек, ни пения птиц... Только и слышишь завывания ветра, как тяжелый вздох умирающего. Кажется, самый пульс природы останавливается. Зато как отрадно, как восхитительно смотреть на обновившуюся природу весной! Тогда все оживает, цветет, благоухает; рощи, леса и долины оглашаются пением птиц, везде слышится шумный говор ручейков и грохот горных ключей. В полях весело перекликаются между собою в песнях мирные поселяне, как будто на брачном пиру. Согбенные старцы, смотря на возрождение природы, как бы молодеют, ибо беспрерывная смена впечатлений и чувствований поддерживают в них ослабевшую деятельноcть. Весна – живая картина будущего воскресения. Обитатель тропических стран, далее родины своей нигде не бывавший, и со временами года севернаго края, периодически меняющимися, решительно незнакомый, едва ли бы поверил тому, кто бы стал рассказывать ему о таком возрождении природы, как и наши неверы – бессмертию.

Перемены в природе, возврат явлений, которых человек был уже свидетелем, сами по себе, возбуждают в нем предчувствие о его собственном назначении, поселяют надежду на будущее состояние, на славное возрождение его в вечности. В непреложных, неизменяемых законах Божиих, по которым в творении все явления исчезают и снова рождаются, человек видит для себя залог своего бессмертия, вечное небесное ручательство за свою будущую, славную жизнь, ибо и он есть часть творения, и часть самая высокая и благородная: ибо создана по образу Божию.

Многими наблюдениями психологов доказано, что душа человеческая не есть какое-либо гармоническое, материальное сочетание артерий, волокон, мускулов, фибр и нервов, а существо простое, духовное, самостоятельное, деятельное, разумное, само о себе сведущее, дух. Редкие из языческих философов доходили до такого заблуждения, как некоторые из современных, – чтобы почитать душу существом материальным; большею частью они были убеждены в том, что она существо бестелесное, мыслящее, разумное, деятельное, пресельница высшего мира; но не могли разгадать того, куда она переселяется, по выходе своем из тела. В предсмертные минуты римского императора Адриана это горькое чувство невольно высказалось в следующих стихах его:

Animula! vagula blandula, hospes, comesque corporis, quas nunc abibis in loca?

(Душенька! странница, ласкательница, гостейка, подружка тела, куда ты теперь переселяешься?)

Одно из неоспоримых доказательств бессмертия души есть стремление человека к добродетели и блаженству. Кто бы решился добровольно, наперекор природе или собственному чувству самосохранения, подвергать жизнь свою опасности за спасение царя и отечества; – или быть верным долгу чести и правды, не имея в виду никакого за то воздаяние, кроме неблагодарностей и злоречий; или благодушно переносить клевету, и, при всей возможности обнажить ее на позор и погибель клеветника, щадить его как своего несчастного собрата; или терпеливо сносить бедность, имея удобный случай – обогатиться незаконно без всякой огласки, – когда бы он не имел у себя задатков блаженной вечности?

Взгляните на обитателя жаркого пояса, почерневшего от лучей палящего солнца; сравните его с эскимосом или самоедом – жителем стран полярных, – они, по внешнему образованию или развитию их организма, далеко между собой несходны; но совесть того и другого говорит те же истины; и тот и другой знают обязанности свои, гнушаются неправдою, стыдятся гнусных поступков: и негр и самоед радуются после доброго дела – и мучаются от угрызения совести, при дурном поступке.

К чему бы все это послужило, если бы временною жизнью навсегда оканчивалось бытие человека? Человек легко бы мог, в скотоподобном состоянии, пускаться на всякое зло! Для кого бы тогда существовала вселенная? Да и наша планета от внутреннего нестроения удержалась бы в своей сфере? Все создание Божие решительно было бы случайным произведением – без всякой цели и намерения. Тут не видно было бы ни благости, ни премудрости, ни самого Бога, тогда как премудрость Божия ничего не созидает без цели.

Далее, в беспредельном царстве творений Божиих, начиная от стихий и планет небесных, господствует такой закон, по которому все разрозненные и разнородные силы стремятся к соединению – свет всегда стремится к свету, земля к земле; водяные части улетают из рек и морей – и в виде росы, дождей и инея возвращаются туда же. Всякая вещь сочетается с подобным ей. Можно ли же исключить из такого порядка разумные существа? Нет; душа наша, по сродству с своим Божественным началом, должна соединиться с Ним в вечности навсегда, предварительно прошедши здесь многие степени очищения, – именно: отрешиться от всего земного, умертвить плоть свою со страстями и похотями.

II.

Уяснив вопрос о бессмертии души обыкновенными явлениями природы, мы обратимся теперь к священному Писанию, и поищем там новых доказательств бессмертия. Там положительно говорится: 1., что человек создан по образу и подобию Божию; что небо определено быть вечным для него жилищем (Быт. 1, 26), 2., что превечное Слово приняло в ипостасное единение человеческую природу, и человек искупленный делается сыном Божим, сонаследником Иисуса Христа, членом Его, храмом Святаго Духа (1 Кор. 6, 15, 19, 20; Рим, 7, 16, 17), и 3., что в будущей жизни он удостоится вечного блаженства и ближайшего общения с Богом. В таинственном видении св. пророка Иезекииля предначертан и образ будущего воскресения мертвых: И бысть на мне рука Господня, говорит он, и изведе мя в Дусе Господни, и постави мя среде поля, се же бяше полно костей человеческих; и обведе мя окрест их около, и се, многи зело лицы поля, и се, сухи зело. И рече ко мне: сыне человечь, оживут ли кости сия? и рекох: Господи Боже, Ты веси сия. И рече ко мне: сыне человечь, прорцы на кости сия, и речеши им: кости сухия, слышите слово Господне: се глаголет Адонаи Господь костем сим: се Аз введу в вас дух животен, и дам на вас жилы, и возведу на вас плоть, и простру по вам кожу, и дам дух Мой в вас, и оживете, и увесте, яко Аз есмь Господь. И прорекох, яко заповеда ми Господь. И бысть глас внегда ми пророчествовати, и се, трус, и совокупляхуся кости, кость к кости, каяждо к составу своему. – И видех, и се, быша им жилы, и плоть растяше, и восхождаше, и протяжеся им кожа верху, духа же не бяше в них: и рече ко мне: прорцы о дусе, прорцы, сыне человечь, и рцы духови: сия глаголет Адонаи Господь: от четырех ветров прииди, душе, и вдуни на мертвыя сия, и да оживут. И прорекох, якоже повеле ми, и вниде в ня дух жизни – и ожиша на ногах своих, собор мног зело (Иез. 37, 1 – 10).

Что пророку было открыто в таинственном видении, то мы видели осязательно, явственно, – видели воскресших – сына вдовицы наинской, дочь Иара, видели четверодневного Лазаря и тех святых, которые по воскресении Иисуса Христа, вышедши из гробов, вошли в святой град, и явились многим; видели мы и воскресшего Жизнодавца Господа Иисуса; видели семь отроком ефесских, через несколько столетий, по своем успении, восставших; видели и Тавифу, воскрешенную святым апостолом Петром (Деян. 9, 40). Видим и теперь, как прославляет Господь своих угодников и нетлением и чудотворною силою, так что и здесь они, по слову Псалмопевца: восхваляются во славе, и радуются на ложах своих (Пс. 149, 5). От прикосновения к их священным останкам слепые прозирают, хромые скачут, лютыми недугами одержимые исцеляются, глухие слышат, немотствующие говорят, мертвые воскресают. – духи нечистые изгоняются. Не явно ли осуществляются тут слова Господа: Аз есмь воскресение и живот: веруй в Мя, аще и умрет, оживет; и всяк живый веруяй в Мя, не умрет во веки (Ин. 11, 25, 26). Какие еще нужны доказательства бессмертия?

Но чтобы разительнее подействовать на сердца, обуявшие неверием, Бог посылает иногда грешников с того света известить людям о загробной их судьбе. Есть верное предание, что живший в конце XI века парижский доктор, Раймунд Диокр, человек ученый, но самообольщенный, возмечтал о себе до богохульства. В этом состоянии застигнутый смертью, Раймунд, среди своих собратий, которые уже готовились нести его тело на могилу, внезапно встал и произнес: (Justo Die judicio accusatus sum): «я предстою уже пред судом Божиим», – и снова умер. Через несколько времени, он снова пробудился от смертного сна, и , вставши, сказал: (Justo Die judicio judicatus sum): «на праведном суде Божием я истязан», – и опять пал мертвый на свой одр. Наконец, встал и в последний еще раз произнес: (Justo Die judicio damnatus sum): «праведным судом Божиим я уже осужден», – и более не пробуждался к жизни. Такие поразительные явления расположили Брюна, епископа гербиполенского, ученика Раймундова и некоторых из его товарищей удалиться в Шартрскую уединенную дикую пустыню и поставить самые строгие правила для своего общества, известного под именем Картезианского ордена. Не знаю, как бы отозвалось такое событие в людях нового поколения? По крайней мере, нельзя думать, чтобы они были к нему равнодушны; много бы, конечно, оно наделало шуму, много толков; но все это порешили бы тем, «что покойник был крепкой натуры; что эти необычайные вспышки догоравшей жизни, трикратно энергически повторившиеся, с значительными расстановками времени, были следствием избытка внутренних его сил». – И все остались бы этим довольны и покойны. И многие чтоб не показаться отсталыми от прогрессистов, выразили бы им свое сочувствие!... Надо признаться, что от мусора и копоти суемудрого просвещения загробная жизнь так стала для многих темна, как вода в облацех воздушных!

Между тем светлый взгляд на вечность составляет все достоинство нашей веры, всю опору нашего существования, всю науку нашей жизни. Кто вполне уверен в бессмертии, тот не сомневается уже и в бытии Божием, в Его промысле, премудрости, всемогуществе, правосудии и благости. Какие бы ни постигли его горькие испытания или невзгоды – лишения, позор, изгнания, ссылка, он, как скала среди моря, обуреваемая волнами, будет стоять неподвижно, останется верен Церкви, совести, Царю и отечеству. Но если противная тому мысль западет в чью душу, она угольным газом тотчас проникнет и в семейный и общественный быт и во все народные слои, и убьет жизненное начало: тогда не ищите между согражданами искренности и простоты; вы найдете хитрость, притворство и обман; не ищите постоянства и верности между супругами; не ищите святости и единодушия в обителях; не ищите правды в судах; не ищите преданности царю и отечеству в вождях.

В этом вполне были убеждены даже язычники; и у них тоже временная жизнь связывалась с загробною: оттого отличались и они иногда и твердостью характера, и бескорыстием, и умеренностью, и великодушием, и честностью, и самоотвержением.