Н.Д. Никандров,
Президент Российской академии образования

РОССИЙСКАЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ
И ВОСПИТАНИЕ В ДУХЕ ПРАВОСЛАВИЯ

Тематика наших Чтений, сама атмосфера Лавры и Московской Духовной академии, присутствие здесь иерархов Русской Православной Церкви — все это наводит на размышление о высоком и вечном. Но то, о чем я собираюсь говорить, заставляет все же начать с самой злобы дня.

Мы живем накануне выборов — выборов в Думу, выборов президента. И то, что мы слышим вокруг, о чем вещают средства массовой информации, открытая война телеканалов и компроматов заставляет еще раз вспомнить, насколько разделена Россия. Конечно, в каком-то смысле слова этому можно радоваться: значит, человек свободен в своих мыслях, он может выбирать. Однако существует ограниченность поля выбора по многим причинам. О важнейшей из них еще в начале века хорошо сказал П.А. Столыпин: бедность—худшее из рабств. А мы прекрасно знаем, что большинство граждан России живет в бедности или даже за ее чертой.
Но при всем различии мнений по сколько угодно большому кругу вопросов в обществе в стране должно быть что-то, что нас объединяет. Ведь как сказал святой апостол Марк, "Если царство разделится само в себе, не может устоять царство то; и если дом разделится сам в себе, не может устоять дом тот" (Мк.; 3,24—25). Поэтому, конечно же, надо искать примирения и согласия. Ведь давно сказано: ищите — и найдете, стучите — и откроют вам. Нужно лишь, чтобы было желание искать это согласие, желание достучаться до сердец сограждан. Его, этого желания, часто нет.

Для разделенности и конфликтов есть вполне объективные и, прежде всего, экономические основания. По разным оценкам соотношение доходов 10% самых богатых россиян и 10% самых бедных составляет сейчас 13—18 раз, сколько-нибудь количественно значимый средний класс отсутствует. За годы экономических реформ мы потеряли более 60 процентов нашего производственного потенциала. Кроме сугубо экономической, есть и нравственная, духовная сторона вопроса. Россия всегда преодолевала трудности, которых на протяжении веков было немало. Об этом хорошо писал М.В. Ломоносов: "Народ Российский от времен глубокою древностию сокровенных до нынешнего веку толь многая видел в счастии своем перемены, что ежели кто междуусобныя и отвне нанесенныя войны рассудит, в великое удивление придет, что на толь многих разделениях, утеснениях и нестроениях не токмо не расточился, но и на высочайший степень величества, могущества и силы достигнул... Каждому несчастию последовало благополучие прежняго, каждому упадку вышшее восстановление... Противу мнения и чаяния многих, толь довольно предки наши оставили на память, что применясь к летопи-сателям других народов, на своих жаловаться не найдем причины" (Ломоносов. 1766. С. 1—2). Но для такого возрождения, и экономического, и духовного, нужна объединяющая национальная идея и воспитание молодежи на основе этой идеи.

К сожалению, ни того, ни другого у нас сейчас нет. И дело не в философских или политических тонкостях, не в высокоинтеллектуальных упражнениях ученых. Мне хочется здесь вспомнить замечательные слова святителя Тихона Зодонского, которые приводит схиархимандрит Иоанн: "не чрез мудрецов и риторов века сего, не чрез славных и великородных вселенная отдала и записала сердца свои и имена Распятому, но чрез простых, некнижных, худородных, скинотворцев, рыбарей, мытарей" (Схиархимандрит Иоанн. 1996.С.11).
О кризисе воспитания как о серьезнейшей проблеме современной российской школы, более широко — всего общества, много написано и сказано. Это понимают профессионалы — учителя и воспитатели, это чувствуют все, кого так или иначе заботит поведение окружающих. И если профессионалов, то есть тех, кто занимается воспитанием в его широком понимании, в России примерно 2.700.000 (статистические данные, 1999 г.) то в поведении окружающих заинтересованы все. А если просто вспомнить, что у 21 миллиона российских школьников есть мамы и папы, бабушки и дедушки и так далее, можно утверждать, что в воспитании молодого поколения непосредственно заинтересовано практически все общество.

Так было всегда. Однако всем россиянам памятно, как в начале девяностых, в первые годы независимой России стали говорить о том, что в школе надо обучать, а не воспитывать, что воспитание — это насилие над личностью.

Расхожими словами стали "слом", "сломать", "разрушить", то есть, по сути, была сделана ставка на то, что сначала нужно разрушить до основания весь старый — советский, коммунистический — мир, а на его руинах строить новый.

Все это привело к ломке и разрушению привычной системы ценностей, и, соответственно, — к небывалому духовному кризису. В немалой степени он выражается в сломе системы воспитания, особенно воспитания патриотического, воспитания любви к своей стране, что признается необходимым во всем мире. И дело опять-таки не в отсутствии технологий, методов воспитания. Российские учителя почти всегда в непростых, а сейчас — в тяжелейших условиях, делали поразительно много, сея разумное, доброе, вечное. Дело в утрате цели, и не только цели педагогической.

Речь идет о том, что в стране нет хотя бы некоторого согласия относительно того, что мы строим, куда идем, по каким законам хотим жить. И тем более необходимой является краткая, емкая, понятная практически всему народу и приемлемая практически для всех формулировка, являющаяся не только лозунгом, призывом на данный момент, но учитывающая и тысячелетнюю историю, и вековые, вошедшие в плоть и кровь традиции России, формулировка, которая могла бы выразить приемлемую для народа концепцию жизни.
Ломка ценностей в России происходит не впервые. При всех перипетиях истории, междоусобных войнах, татаро-монгольских нашествиях, смуте начала XVII века Россия российская культура, российское образование развивались на путях русского Православия. Первая попытка сломать всю систему этих ценностей была предпринята Петром I. Намерения, казалось, были благими: догнать и перегнать Европу, что нередко делалось самыми жестокими средствами.

Серьезным разрывом с традицией было устранение патриаршества и фактическое признание царя главой Церкви. Одновременно это было внерелигиозное, совершено новое для России понимание патриотизма и, соответственно, патриотического воспитания. И, как отмечал еще Н.М. Карамзин, по мере того, как нравственное влияние Церкви под давлением светской власти ослабевало, по мере того, как реализовывался план Петра сделать Церковь всего лишь одним из государственных чиновничьих ведомств со светским государем во главе, слабела народная нравственность, слабело и чувство патриотизма, безусловной и бескорыстной любви к своей стране. Писал Карамзин об этом в стиле того времени, но вполне понятно для нас: "Если Государь председательствует там, где заседают главные сановники Церкви..., то Церковь подчиняется мирской власти и теряет свой характер священный, усердие к ней слабеет, а с ним и вера. А с ослаблением веры Государь лишается способа владеть сердцами народа в случаях чрезвычайных, где нужно все забыть, все оставить для отечества" (цитируется по: Шестун. 1998. С. 226).

Российские правители всех времен (не только государи, но высшие представители любой светской власти) хорошо это понимали. Когда нужно было сплотить народ для борьбы с внешним врагом, заручиться его поддержкой при решении важных для себя внутренних вопросов, они обращались к Церкви, строили храмы, будучи неверующими, осеняли себя крестным знамением и так далее.

В светском государстве, каким мы являемся по Конституции, понятно, нет государственной религии. Конституционное право каждого — исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Но свобода выбора — не такая легкая свобода, она предполагает и ответственность. И вся история России, история русского Православия показывает, что оно было мощной силой, сплачивавшей народ во времена тяжких испытаний, мощным нравственным фактором в мирные времена.

И сегодня Православие, я убежден, должно быть важнейшей частью современной российской идеологии. При этом нас не должен уводить в сторону модный разговор об общечеловеческих ценностях. Спор о том, что первично — собственное, национальное, российское или общечеловеческое — спор давний. Уже в XIX веке К.С. Аксаков писал, что "общечеловеческое само по себе не существует... Народ не менее отдельного человека имеет право быть самим собой и иметь свою деятельность... Отнимать у русского народа право иметь свое русское воззрение, — значит, лишить его участия в общем деле человечества". И это отнюдь не вариант антизападной пропаганды, это естественное признание российского самостояния и суверенитета.

С точки зрения нравственного воспитания кое-что из привнесенного с Запада является для России разрушительным. Сейчас делаются попытки разными средствами подменить российскую культуру и духовность западной псевдокультурой и антикультурой. 12 насилий в час, которые в среднем по всем российским телеканалам обрушиваются на зрителей всех возрастов, в том числе детей — это гораздо больше, чем на Западе, потому что на Западе такая концентрация убогих фильмов-поделок, фильмов ужасов и прочей бездуховной и вредоносной пакости уже давно невозможна. Да и западная культура во всей своей полноте к этому отнюдь не сводится.

Православие всегда было религией российских патриотов. Но — и это очень важно помнить, — как религия многонационального государства оно всегда было чуждо идеи жесткой русификации, тем более огнем и мечом. Вспомним, что по мере того, как распространялось Православие, постепенно уходили междоусобицы, Русь крепла. Хотелось бы верить, что такую же объединительно патриотическую роль Православие может выполнить и сегодня, когда в России чувствуются изоляционистские настроения.

Россия — многонациональная страна, страна нескольких исторических религий. Опыт последних лет учит, что представители различных конфессий, их руководители могут жить в согласии по кардинальным вопросам путей развития России. И роль русского Православия здесь самая конструктивная. Речь идет о том, чтобы в основу общественного воспитания — в школе и в обществе — положить российскую патриотическую идею, немыслимую, на мой взгляд, без Православия. Православие — первая и важнейшая часть триады Сергея Семеновича Уварова (17 86—1855) «Православие — самодержавие — народность». Некоторые ее критиковали еще во время появления (1833 год). Однако другие в те же годы видели в ней естественную попытку с учетом российских реалий пересмотреть ориентированную целиком на Запад политику, идущую от Петра и определявшую почти весь XVIII век в России.

Посмотрим на триаду С.С. Уварова с точки зрения поиска современной российской идеи. Можно уверенно утверждать, что чего-то новомодного мы не изобретаем, а если изобретем, это изобретение не будет объединяющей идеей. Интересные работы последних лет показывают это с полной очевидностью (Кобылянский, 1997; Скрыпник, 1997; Чубайс, 1996 и др.). Всего менее такой идеей может быть идея рынка, даже приправленная дежурными словами о достойной (в сугубо материальном смысле) жизни. При определенных положительных сдвигах, обусловленных рыночными реформами, они все же принесли почти полное обнищание примерно для 30 процентов россиян, снижение жизненного уровня для большинства, развал экономики, самую большую в Европе безработицу, падение нравственности и культуры, рост преступности и агрессии.

Именно поэтому привлекательные и не чуждые россиянам идеи надо искать вне экономической, вне рыночной области. Тот позитив, который все-таки есть, лежит вне ее и ею не обусловлен: это свобода мыслить и верить, свобода выбора вариантов своего жизненного пути. Соответственно, представляется возможным принять несколько измененную форму, идущую еще от С.С. Уварова: Православие — патриотизм (можно сказать и российская государственность, и державность) — народность. В совокупности они и составляют российскую национальную идею.

Россия в свое время накопила большой опыт воспитания в духе Православия, и, меня как работника Российской академии образования прежде всего интересуют вопросы, прямо связанные с образованием и культурой. Идеи духовной основы образования разделяли известные педагоги. Так, безусловной была связь Православия и патриотизма для К.Д. Ушинского. Он писал об этом почти во всех своих трудах.

Особо надо выделить его статью 1860 года «О нравственном элементе в русском воспитании». В ней Ушинский проводил две основные идеи. Во-первых, свое понимание того, что нехристианская педагогика — вещь немыслимая, безголовый урод. Но при этом он пытался осмыслить, почему именно русское Православие (а не, например, католицизм или протестантизм ) для России имело такое благое и промыслительное значение. В католицизме Ушинский видел стремление к мирской власти, к земному владычеству иерархии.

В протестантизме — сильный критический элемент, вечное отрицание без (как сказали бы мы сейчас) своей положительной программы.

Вторая мысль в статье Ушинского — понимание патриотизма и народности как основ воспитания. Причем, он видел патриотизм не только в том, что проявляется на поле брани: «высказать смело слово истины бывает иногда гораздо опаснее, чем подставить лоб под вражескую пулю, которая авось пролетит и мимо» (Ушинский. 1948. С. 474). Но этот же патриотизм помогал Ушинскому четко разграничивать слово правды и всемерно подчеркиваемое, прямо-таки надсадное желание чернить родную страну, ее историю, ее обычаи. Он с неодобрением говорит о тех, кто считает, что в истории нашей «все достойно насмешки и презрения», о тех, кто «с наслаждением развенчивает Державина, Карамзина, Пушкина, Жуковского, Гоголя». И добавляет: «.. .это не значит воспитывать душу, а скорее разрушать ее... Это не образование, а дикость, вандализм, потому что только варварам свойственно не иметь истории» (ibid, С. 475).

Набор имен у Ушинского неслучаен: в его время, действительно, некоторые "развенчивали" и Жуковского, и Пушкина, и Гоголя. Сейчас развенчивают и критикуют другие стороны российской истории и современности, другие имена — с теми же последствиями для воспитания народа. А ведь можно "еще проще" — дать людям забыть своих национальных героев. Русский философ И.А. Ильин, касаясь проблем воспитания, настаивал на том, что с пяти-шести лет ребенок должен знать своих национальных героев, влюбиться в них. Вспомним в этой связи наши телепередачи последних лет: каких национальных героев мы в них найдем, в кого влюбятся наши дети? Скорее в антигероев и многочисленных героев западных боевиков...

Нет сомнения, что сейчас мы имеем как никогда больше возможности для проведения в жизнь Православия, патриотизма, народности как российской национальной идеи. Разумеется, бесплодный и искусственный поиск такой идеи в последние годы на основе своего рода госзаказа не принесет плодов. Но когда в 1833 году С.С. Уваров обнародован свою знаменитую формулу «Православие — самодержавие — народность», он, конечно, ссылался на монаршую волю. На самом же деле это была очень глубокая, в кратких и точных словах изложенная национальная идея, которая сложилась в России в течение многих веков. Бурные события, войны, революционные ураганы, пронесшиеся над нашей Родиной с тех пор, конечно, требуют определенного переосмысления. Например, совершенно абстрактным сейчас являлось бы возвращение к самодержавию.
Хотя сторонники самодержавия есть в России. Но в этой части идею можно обозначить как державность, государственность, патриотизм, то есть понимание нами общей принадлежности и любви к единой, цельной, неразделенной и нераздельной стране.

А народность, при всей сложности толкования компонентов, для меня, прежде всего, понимание совершения великой задачи возрождения России, когда можно надеяться и опираться на весь народ.
Иногда говорят, что поиск национальной российской идеи может нас оттолкнуть от Запада, к дружбе с которым мы сейчас так стремимся. Дружба — всегда хорошо. Но дружба дружбой, а разногласия с Западом всегда были, есть и будут еще появляться, что показали события в Югославии.

Используя положительный опыт Запада, мы должны исходить из того, что бывает еще и отрицательный опыт западного образа жизни. Вот совсем недавний пример. Нынешним летом два бывших президента США — Форд и Картер — обратились к Голливуду и американским телевизионщикам с призывом уменьшить количество сцен насилия и порнографии. А ведь удельный вес соответствующих сцен у нас в России сейчас выше, чем в Америке. Есть и другой пример. В Боснии, после того, как там побывали американские миротворцы, эта страна стала, как выразилась примерно в это же время представитель ЮНЕСКО, "раем" для наркобизнеса. Так что заимствование от Запада должно происходить с большим разбором. И самое главное, надо помнить,что российский образ мыслей на самом деле иной, не такой, как на Западе, и никогда не был таким.

И здесь мы очень близко подходим сразу к двум выводам: во-первых, цивилизации, страны и народы действительно имеют различные системы ценностей, которые складывались веками. Во-вторых, ни в коем случае нельзя проводить сравнения по схеме "хорошо — плохо, хуже — лучше". Это просто разные системы ценностей. И это нельзя не учитывать в воспитании. Более того, это должно быть положено в основу воспитания. То, что закладывается в человеке с самого раннего детства, как говорится, "с молоком матери", — и есть самая надежная основа, практически неистребимая и в самом человеке, и в целых поколениях.

Другой особенностью российской цивилизации и соответствующей системы ценностей было отсутствие проповеди богатства. Святитель Тихон Задонский писал об этом так: "Не гордись, не возносись богатством, понеже не твое; на время оно тебе дано, на твою и ближняго пользу, и со временем отыдет от тебе" (Схиархимандрит Иоанн. 1996. С. 21). В другом месте Задонский чудотворец добавляет: "Богатство само в себе есть добро, и не вредит человеку. Но пользует... каков человек есть, который имеет его, таково и бывает ему. Или вредно, или полезно... Богатство таково бывает, каково сердце у человека" (ibid, С. 19.)

Богатство на Руси всегда было, но никогда не пропагандировалось. Реклама богатства развернута именно сейчас как часть того, что некогда называлось идеологической обработкой,—только теперь в западном духе. Например, в майско-июньском номере журнала "Культ личностей" приведен список пятидесяти самых богатых россиян. Мы узнаем, например, что на первом месте — Алекперов, на втором — Березовский, на двенадцатом—Лужков, на шестнадцатом — Черномырдин, на двадцать первом — Абрамович, на сорок девятом —Чубайс. Может быть, это и любопытно; но одновременно этот материал — настоящая пропанда богатства, которой в России раньше не было, в том числе в России дореволюционной. Это несвойственно нашему народу.

Частных примеров положительного и отрицательного опыта Запада множить не буду. Полагаю, что и сказанного достаточно для вывода: России настоятельно необходима национальная идея. Ее изобрести нельзя, и она не может быть выведена из понятий рыночно-экономических. Что же касается области духовной, то история дает нам сейчас возможность воспользоваться краткой и емкой формулировкой, учитывающей образ мысли россиян, сложившийся в течение веков: Православие — патриотизм — народность.
(Печатается с небольшими сокращениями.)

Из книги: Глинские чтения. "Духовное наследие
Глинской пустыни в современной системе образования"
(28-29 июля 1999 г.) (Сборник материалов).
Москва, "Самшит", 1999