МОЛЕБЕН У СТЕН КЕНИГСБЕРГА

МОЛЕБЕН У СТЕН КЕНИГСБЕРГА

Весной 1945 года война приближалась к завершению, но враг упорно и умело сопротивлялся нашим войскам, неумолимо двигавшимся на запад. Одно из самых ожесточенных сражений этого периода войны развернулось в районе города-крепости Кенигсберга. Наши войска несли значительные потери. 21 февраля начальник Генерального штаба А. М. Василевский был направлен Сталиным в Прибалтику и вступил в командование 3-м Белорусским фронтом. 16 марта он направил Верховному Главнокомандующему донесение с планом операции по разгрому кенигсбергской группировки. Планировалось три этапа: прорыв оборонительной полосы, развитие прорыва, штурм и овладение Кенигсбергом. Свидетельствуют очевидцы происшедшего уникального эпизода. Офицер, бывший в центре событий, вспоминал: «Вдруг видим: приехал командующий фронтом, много офицеров и с ними священники с иконой. Многие стали шутить: «Вот, попов привезли, сейчас они нам помогут...» Но командующий быстро прекратил всякие шутки, приказал всем построиться, снять головные уборы. Священники отслужили молебен и пошли с иконой к передовой. Мы с недоумением смотрели: куда они идут во весь рост? Их же всех перебьют!»

Тут мы прервем изложение рассказа офицера и обратимся к свидетельству другого очевидца описываемых событий — Василия Григорьевича Казанина, начавшего войну еще в 1941 году в сражении под Смоленском. Затем он был в составе частей, наступавших на Великие Луки. Неоднократно ходил в разведку. Пять раз был ранен. Одна из пуль прошила его тело насквозь, в нескольких сантиметрах ниже сердца. Участвуя в штурме Кенигсберга в апреле 1945 года, он видел, как священнослужители вынесли Казанскую икону Божией Матери, отслужили молебен и пошли во весь рост к передовой.

После войны Василий Григорьевич был пострижен в монахи в Псково-Печерском монастыре, где многие насельники неоднократно слышали его рассказ о фронтовом молебне у стен Кенигсберга. В 1997 году раб Божий Василий (в монашестве Иринарх) мирно почил в этой святой обители.

Прислушаемся к рассказу другого участника штурма Кенигсберга Николая Бугаенко: «7 апреля, на Благовещение, мы ждали боя. Вдруг видим: вдоль линии фронта движется крестный ход — впереди православные священники несут Казанскую икону Божией Матери.

За ними — вереница людей с иконами, крестами и хоругвями в руках. Это было так неожиданно! Как будто и нет войны — никто не стреляет, ясно различимы слова молитв, песнопений... А дальше произошло нечто совсем невероятное. Фашисты вдруг... побросали оружие (орудия их тоже замолкли) и с криком «Мадонна!» побежали прочь.

С громовым «Ура!» мы бросились за ними. Без единого выстрела взяли тот участок фронта...».

По свидетельству офицера, с чьих слов мы начали рассказ, пленные немцы рассказывали: «Перед самым русским штурмом в небе появилась Мадонна (так они называют Богородицу) <...>. Во время этого явления немцы падали на колени и многие поняли, в чем здесь дело и Кто помогает русским!».

Видела молебен священников под Кенигсбергом и матушка София, ныне монастырский цветовод-озеленитель Раифского монастыря. От Москвы до Берлина прошла она, сражаясь за родную землю. Приезжая в Раифский монастырь, писатели и журналисты часто обращаются к наместнику архимандриту Всеволоду (Захарову) с просьбой благословить на беседу с матушкой Софией. У нее часто берут интервью. И чаще всего спрашивают, страшно ли было на войне? До войны она жила до семи лет в Алексеевском районе Татарии, а затем в городе Зеленодольске недалеко от Казани. Екатерина Михайловна Ошарина (так звали в миру матушку Софию) после окончания десятилетки поехала поступать в Москву в Тимирязевскую сельскохозяйственную академию. Поступила... Но необходимого для иногородней места в общежитии не нашлось. А тут как раз объявились вербовщики из других вузов — из Казахстана и Белоруссии. Екатерина предпочла Алма-Ату — город, утопавший в зелени и цветах.

Рассказывает матушка София: «Когда началась Великая Отечественная, я окончила четыре курса плодоовощного факультета Алма-Атинского сельхозинститута по специальности цветоводство. Нас с первого курса уже к войне готовили: кого на медсестру, кого на радиста... Я попала в радисты. Был абсолютный слух. Перед отправкой на фронт мы еще месяц учились на стрелков-радистов. Но у меня всего двенадцать вылетов было — большинство же фронтовых дорог пройдено по земле. В начале 1942 года наша часть попала в район под Москвой.

Работали больше по ночам, по шесть — восемь часов. В эфире — тысячи радиостанций, и среди всего этого надо найти голос своей. Ошибешься — и все... Немцы пеленговали и старались уничтожить радистов. Поэтому станции чаще в лесу останавливались. И их надо было охранять. Стоишь, лес шумит вокруг. Как посторонний шум — кричишь: «Стой, кто идет!» А никого нет, никто не отвечает, и только ждешь: вот сейчас-сейчас — раз ножом сзади! Что, не страшно? Еще как!

И только про себя все время: «Господи, спаси, Господи, помоги, Господи, сохрани...» Крестики на груди носили». Последние ее слова понятны — Екатерина была из глубоко верующей татарской семьи кряшенов. Отец был регентом церковного хора, трое тетушек — монахини в Казани. Матушка продолжает свой рассказ: «А церквей за всю войну нигде, кроме как в Орле, не встречали. В деревнях они все сожженные были. Орел никогда не забуду: большой храм на горе. Внизу вокзал, весь разбитый, вокруг все в руинах, а церковь уцелела. Помню и батюшку: небольшого роста, с необыкновенными, какими-то лучистыми глазами... Мы постояли, помолились, как могли, — за месяцы военного бытия уж все позабыли. А больше нигде церквей не встречали.

...А что было, когда через Днепр переправлялись! В Могилеве после переправы, кругом трупы — идти было невозможно, их тысячи лежат... вот, вот, здесь! Кто-то еще жив, хватает тебя снизу, с земли, — «сестричка, помоги!». А ты с радиостанцией, надо быстрее вперед, связь налаживать. А они там так и остались, без помощи... В нашем подразделении из двадцати пяти человек выжили только двое. Вспоминать тяжело.

...Помню Кенигсберг. Мы относились ко Второму Белорусскому фронту которым командовал маршал Константин Константинович Рокоссовский. Но наше подразделение — 13-й РАБ (район авиационного базирования) находилось вместе с войсками Прибалтийского фронта недалеко от места боев за Кенигсберг. Очень трудно он давался. Мощные укрепления, связанные подземкой, большие силы немцев, каждый дом — крепость. Сколько наших солдат погибло!.. Взяли Кенигсберг с Божией помощью. Я сама видела, хотя наблюдала с некоторого отдаления. Собрались монахи, батюшки, человек сто или больше. Встали в облачениях с хоругвями и иконами. Вынесли Казанскую икону Божией Матери... А вокруг бой идет, солдаты посмеиваются: “Ну, батюшки пошли, теперь дело будет!” И только монахи запели — стихло все. Стрельбу как отрезало. Наши опомнились, за какие-то четверть часа прорвались... Когда у пленного немца спросили, почему они бросили стрелять, он ответил: «Оружие отказало». Один знакомый офицер сказал мне тогда, что до молебна перед войсками священники молились и постились неделю».

Видел священников, неожиданно оказавшихся на передовых позициях наших войск под Кенигсбергом, и Николай Алексеевич Бутырин, прошедший всю войну с первого дня, до последнего. Во время этого сражения он был водителем танка в 153-м автополку. В смотровую щель он внезапно узрел невесть откуда взявшихся «попов». По танковым экипажам тут же пронеслось: «Попы приехали!» За долгие годы безверия и тяжкую годину войны Николай запамятовал все когда-то знакомые ему с детства молитвы. Он схватился рукой за нательный крестик и крепко прижал его к груди. Обзор не позволял ему видеть дальнейшие действия священников. Тем не менее, воспоминание это так крепко запечатлелось в его памяти, что он до самой своей кончины неоднократно рассказывал о нем в кругу семьи. У родителей Николая было девять детей, он был третьим. Как и отец, Николай был рабочим человеком, мастером на все руки, в том числе и по сапожной части — его отец шил обувь до революции для Московского губернатора. В партии никогда не состоял.

Воспоминание о молебне под Кенигсбергом надолго сохранилось в памяти многих ветеранов той битвы. Рассказывает священник Александр Лобан — настоятель храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла в рабочем поселке Лог Волгоградской епархии: «Служил я несколько лет назад в одном из приходов Курской епархии, в поселке Белая Слобода. В нашем райцентре во время войны дислоцировалась одна из дивизий, ветераны которой и сейчас приезжают на места боев, чтобы вспомнить те героические годы. Я был приглашен на очередную их встречу в местном клубе, где рассказал о том, что раньше никогда не писали в газетах — о прозрении и обращении народа к Богу во время войны. Вспомнил и о молебне у стен Кенигсберга.

В приведенных выше воспоминаниях говорится о том, что Божию Матерь видели оборонявшие Кенигсберг немцы. Сохранилось воспоминание и нашего офицера, видевшего чудо в небе во время штурма города-крепости.

Вадим Васильев, работавший многие годы художником комбинированных съемок детских и юношеских фильмов на киностудии имени Горького в Москве, рассказывал: «На передовую я попал в 1941 году в Подмосковье.

Всю войну был истребителем танков. Дослужился до звания капитана. Под Кенигсбергом плотность нашего огня была высочайшая. Снаряды летали над нами, а мы сидели в окопе. Я поднял голову и, вдруг, увидел, как облака раскрылись, и на небе появился образ Пресвятой Богородицы. Сразу подумал, — наверное, мама за меня молится. Она была верующая, а я — комсомолец. Стал оглядываться по сторонам на своих бойцов. И понял, что видел Ее только я.

Потом к нашим позициям вышли немецкие парламентеры с белым флагом. Говорят: «Примите нас в плен». Видим за ними много немцев — полк или даже больше. А нас всего пятеро, и мы растерялись поначалу, но велели им бросить оружие.

После войны долго искал икону с таким ликом Божией Матери. Наконец, приехав как-то в Почаевский монастырь, выяснил — мне была явлена Почаевская икона Божией Матери. Попросил у игумена разрешения, и он благословил меня несколько дней побыть в монастыре».

А.И. Фарберов

Источник:      Журнал «Пастырь»: июнь 2008 г.