НЕЛЬЗЯ ГОВОРИТЬ С БОГОМ НА «ЕЖЕДНЕВНОМ» ЯЗЫКЕ

НЕЛЬЗЯ ГОВОРИТЬ С БОГОМ НА «ЕЖЕДНЕВНОМ» ЯЗЫКЕ

11 (24) мая — день памяти святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, учителей Словенских.

Тема защиты русского языка, столь злободневная в наше время, занимает главное место в творчестве известного писателя и публициста, руководителя Православного Центра во имя святителя Луки (Войно-Ясенецкого), литературного редактора журнала «Шестое чувство» Василия Давыдовича Ирзабекова. Этой теме посвящено интервью Василия Давыдовича, которое он дал нашему журналу.

— Василий Давыдович, Ваша книга «Тайна русского слова» разошлась огромным тиражом. Мне рассказывали, что ее покупают не только в домашние библиотеки, но и в подарок друзьям, коллегам, ее приобретают для своих сотрудников кафедры вузов Москвы и Санкт-Петербурга. Книга о красоте и величии русского языка, беспощадно уничтожаемого нашей современностью, стала невероятно популярной. Как Вы думаете, почему?

— Человек всегда понимает, что он делает. Лукавить самому себе — глупо. Когда я работал над этой книгой, то понимал, что в ней есть что-то интересное, важное для моих современников, я писал ее сердцем. Сейчас приходят письма из США, Канады, Испании, Англии, Австралии. В этих странах очень много русских, и многие из них озабочены тем, как сохранить культуру далекого Отечества для своих детей, внуков, правнуков. А сохранить ее можно, конечно же, только через русский язык. Поэтому я сейчас веду обширную переписку со многими нашими соотечественниками, живущими за рубежом. Им полюбилась моя книга, они благодарят за нее, делятся своими размышлениями, просят дать совет.

— Василий Давыдович, на Ваш взгляд, кому труднее противостоять загрязнению и уничтожению русского языка — нам, живущим в потоке желтой прессы и постыдной рекламы больших городов России, или же русским в Лондоне, Париже, Риме?

— Я думаю, трудно везде, где нет Православия. Смотришь по телевидению сюжет о русских в Бразилии и видишь: те, кто живут там, прилепившись к Православной Церкви, — абсолютно русские. Ведь они сохранили главное — веру и язык. Россия всегда там, где Православие и русский язык. Территориально существовали Киевская Русь, потом великая Российская империя, СССР. Сегодня Россия ужалась. Мы не всегда вслушиваемся в слова, которые говорим. Есть «Русь державная», а есть «Русь святая». Это не одно и то же. Русь святая — понятие первенствующее, это духовная мощь. Русь державная может рухнуть в одно мгновение, как случилось в 1991 году, когда разрушили великую Российскую империю, которая не очень-то благозвучно называлась СССР. Мы привыкли к этому названию нашего Отечества, но аббревиатура не может звучать красиво.

— Сейчас часто ставят вопрос о переводе богослужения на русский язык. Как Вы к этому относитесь?

— Я хотел бы, чтобы на эту проблему посмотрели не с «кочки», а с точки зрения, то есть немножко приподнялись над обыденностью, увидели все по-иному. Вообще угроза обмирщения Церкви реальна, но я не могу этого принять, не хочу. Упаси, Господи, если этот перевод произойдет. Я этого боюсь, и вот почему. Меня часто спрашивают: «Вы, коренной азербайджанец, вдруг приняли Православие, пишете книги о русском языке, почему?» Да, я из патриархальной азербайджанской семьи, более того, мой род по отцу восходит к имаму Али — двоюродному брату и зятю пророка мусульман. На Востоке очень трепетно относятся к своему генеалогическому древу. Баку — город, где я родился и вырос, — славился многонациональным составом своих жителей. Вспоминаю, как совсем еще мальчиком я любил заходить в христианские храмы. Покупал свечи, ставил их в песочек перед иконами. Как хорошо, что меня никто ни разу оттуда не попросил. Сегодня, когда с тех пор прошло около пятидесяти лет, я часто думаю: почему меня так тянуло туда? Думаю и понимаю: тогда я не знал еще этих слов — «неотмирность» и «надмирность», но сердцем, а оно гораздо мудрее нас, я их чувствовал. Там, в христианском храме, меня, ребенка, встречала другая тишина, другая живопись, там пели по-другому, читали по-другому. На Востоке есть праздник Новруз, он отмечается в день весеннего равноденствия. «Нов» — новый по-персидски, предки азербайджанцев были поначалу огнепоклонниками, этот праздник идет от них, а «руз» — день. Так вот, на этот праздник принято зажигать много свечей, но и свечи эти другие, нежели в храме, они разноцветные, крученые, совсем не пахнут медом. Для меня с детства церковь — это своеобразная машина времени. Ты идешь в огромном современном городе по шумной улице и заходишь в храм — все, ты мгновенно попадаешь во времена преподобных Сергия Радонежского и Серафима Саровского. Это их время, их язык. Какое чудо! Кстати, Вы обратили внимание, что в богослужебном языке Русской Православной Церкви нет слова «счастье»: ни в молитвах, ни в тексте Литургии и других церковных служб? Зато есть «радость», ее много. Во всей Библии слово «счастье» встречается всего 12 раз, а слово «радость» около 800 раз. «Счастье» — это понятие земное, в нем есть элемент везения, того, что сейчас есть, а «радость» — понятие небесное.

Если мы переведем церковную службу на современный русский язык, то только оттолкнем от Церкви людей. Если для меня, азербайджанца, церковнославянский язык не стал препятствием, если он привлек меня, то почему он оттолкнет русского человека? Нельзя говорить с Богом на «ежедневном» языке, как писал А.К. Толстой. Раньше нас по этому пути пошли католики. Зачем нам наступать на те же «грабли»? Там людей в храмы уже «привлекают» артисты цирка...

Крестился я в сорок два года. Сразу после этого события поделился своими впечатлениями с игуменом в Троице-Сергиевой Лавре. Как-то рассказал ему о том, что когда прохожу сквозь арку Лавры, то сам воздух меняется. Вне стен монастыря он — один, внутри — иной. «Может быть, — спросил я, — это от моей эмоциональности?» Ведь «азербайджанец» в переводе означает огненная душа. Экзальтации нет, а вот эмоциональность высокая. Игумен ответил: «Василий, это так. И действительно дышится по-иному, ведь здесь нетленно почивают святые мощи Преподобного, все вокруг намолено». Кто-то это чувствует, кто-то — нет.

— Василий Давыдович, есть такие понятия, как «захожанин» и «прихожанин». На Ваш взгляд, насколько духовно различны эти понятия?

— Я бы сказал, что на дистанции, которую нужно пройти воцерковляющемуся человеку, есть два отрезка. Первый — «захожанин», а последний, конечный, — «прихожанин». На первых службах, которые мне приходилось выстаивать до конца, я изнывал, у меня болели ноги, было скучно. Я не понимал, зачем одни и те же слова нужно повторять много раз. Сказали однажды: «Господи, помилуй», и достаточно. Что меня останавливало тогда, чтобы не уйти? Бабули. Ведь они, на первый взгляд, немощные, не садятся и выстаивают всю службу. Просто я не научился тогда еще молиться. И как-то я услышал на проповеди слова, которые, как мне показалось, были адресованы именно мне: «Не стесняйтесь, найдите в храме то место, где вам будет лучше всего». И я нашел это место у клироса, так как очень люблю петь. Не знал тогда, что петь в нашей Церкви — это значит молиться. У нас поющая Церковь.

Надеюсь, во второй моей книге будет глава под названием «Грамотные, но не образованные». Ведь грамотный и образованный человек — это совсем не одно и то же. В слове образование корень «образ», икона. По сути, печально известное письмо десяти академиков Путину — это наглый, бесстыдный ультиматум главе государства. Авторы его предлагают не изучать в школах основы православной культуры. А ведь другой культуры у русского народа нет, а та, которая есть, — она вся православная. Академики уверяют нас в своей объективности, в своем беспристрастии. А на чем, по их мнению, оно основывается? На атеистических взглядах. Почему-то между понятиями «атеизм» и «объективность» ставится знак равенства. Каждый из десяти академиков грамотен в конкретной своей области, но ни о каком их подлинном образовании говорить не приходится.

Есть еще одна тема, которая меня постоянно волнует, — это «русскость». Ведь наличие фамилии Иванов еще не говорит, что ты русский. У Игоря Северянина есть стихотворение, очень короткое:

Родиться русским

Слишком мало,

Им надо быть,

Им надо стать.

У Достоевского есть мысль о том, что всем нам «нужно отбросить наши раздоры и поскорее становиться русскими и национальными». Оказывается, русским можно (и нужно!) становиться. Вы можете себе представить, что стоит, скажем, группа азербайджанцев и к ним подходит человек с призывом: «Давайте начнем становиться азербайджанцами»? Действительно, нелепо звучит. Или латыш говорит, что нужно становиться латышами, а эскимос, что эскимосами. Но когда мы говорим, что нужно становиться русскими, сердце нам подсказывает, о чем идет речь. Русский — это, прежде, показатель качества души. К примеру, Владимир Иванович Даль сохранил для нас наш язык, а ведь в его жилах не текло ни капли русской крови, а только датская, немецкая и французская. Но Даль, как мне кажется, — великий русский человек.

— Вы часто выступаете в школах перед родителями и детьми. О чем Вы им говорите?

— Нередко делюсь с ними тем, что сам «расслышал» сравнительно недавно. Скажем, привычное: «А я — учитель». Ведь произносящие эти слова дерзают называть себя так, как ученики называли Самого Христа (!) Мы отдаем себе отчет в этом?! Нужно последовательно снимать со слов повседневный налет и показывать их истинный драгоценный смысл. Когда мы осознаем вдруг, прозреваем, что это слово из Евангелия, что это одно из имен Самого Христа, то приходим и к тому, что нас поражает в Христе Учителе. Меня поражают в личности Спасителя прежде всего два момента: первый — это умение говорить о сложных вещах простыми доступными словами, и второй, главный — Он ради учеников Своих, ради всех нас пошел на Крест.

Не устану повторять: «В русском языке есть ответы на все вопросы, которые перед нами ставит русская жизнь». Всегда подчеркивая при этом слова «русская жизнь».

Беседовала О.В. Шангина

Источник:      Журнал «Пастырь»: май-июнь 2009 г.