Русский историк Т.Н. Грановский (1813-1855)

Грановский Тимофей Николаевич (09.03.1813, Орел – 04.10.1855, Москва) - историк-медиевист, общественный деятель.

Из небогатых дворян: дед Грановского, появившийся в Орле «неведомо откуда, с 15 копейками в кармане», нажил здесь довольно солидное состояние, став ходатаем по гражданским делам. Однако уже отец Грановского, чиновник местного соляного управления, свёл это состояние к минимуму.

В юношеские годы Грановский постоянно испытывал нужду в денежных средствах.

Образование Грановского поначалу носило беспорядочный характер.

До 1826 года, пока он воспитывался дома, оно выражалось в основном в запойном, но совершенно бессистемном чтении разнообразных книг из библиотек богатых соседей-помещиков.

В 1826-28 годах Грановский учился в московском частном пансионе Ф.И. Кистера, в котором можно было получить хорошее среднее образование. Грановский сразу же стал одним из первых учеников.

Вместе с тем, Грановский так и не доучился в этом учебном заведении.

Время с 1828 по 1831 год он провел в Орле в состоянии полного безделия. Этот период своей жизни Грановский всегда вспоминал с отвращением.

Лишь в 1831 году Грановскому удалось выбраться в Петербург, где он недолгое время «тянул чиновничью лямку» на низших должностях в Министерстве иностранных дел.

В 1832 году, подав в отставку, Грановский сумел после интенсивной самостоятельной подготовки поступить в Петербургский университет на юридический факультет.

Обучение здесь не стало серьёзной вехой в жизни Грановского. По справедливому замечанию П.Н. Кудрявцева, «Грановский прошел трехгодичный курс университета как добрую солидную школу, в которой имел случай познакомиться со многими науками и собрать хороший запас фактических сведений разного рода, но в которой не состоял ни под каким влиянием, так что выходя из неё, не вынес никакого решительно направления».

Единственным профессором, привлекшим внимание Грановского, был П.А. Плетнёв, читавший курс древнерусской литературы, да и то, очевидно, не столько своими преподавательскими и научными талантами, сколько обширными знакомствами в среде литературных светил.

Так же, как и другие ученики Плетнёва, Грановский посещал вечера в его доме, где встречался с В.А. Жуковским, В.Ф. Одоевским, был представлен А.С. Пушкину.

В студенческие годы у Грановского завязалось знакомство и с О.И. Сенковским, в журнале которого «Библиотека для чтения» он опубликовал первые свои работы, носившие впрочем достаточно случайный и компилятивный характер (рецензии «Лекции Погодина по Герену» и «Свидригайло, князь литовский»; статья «Судьбы еврейского народа» – все в 1835 году).

По окончании университета в 1835-36 годах Грановский служил помощником библиотекаря в Гидрографическом депо Главного морского штаба.

В 1836 году произошли два события, оказавшие определяющее влияние на всю последующую жизнь Грановского: он познакомился с Н.В. Станкевичем и был командирован за границу для приготовления к профессорскому званию по кафедре всеобщей истории в Московском университете.

1836-39 годы Грановский провёл вместе со Станкевичем в Берлине, где посещал лекции знаменитых тогда профессоров-историков Л. Ранке и Ф. Раумера, географа К. Риттера, философа Э. Ганса и К. Вердера.

Особенно нужно отметить огромный интерес Грановского к учению Г.-Ф. Гегеля, пробудившийся под несомненным влиянием Станкевича, давно изучавшего немецкую идеалистическую философию и хорошо в ней разбиравшегося.

В 1837 году в письме к одному из своих университетских друзей Грановский писал: «Есть вопросы, на которые человек не может дать удовлетворительного ответа. Их не решает и Гегель, но всё, что теперь доступно знанию человека, и самое знание у него чудесно объяснено».

Именно в это время у Грановского, очевидно, складываются его исторические воззрения, в соответствии с которыми он, по возвращении из Берлина, читал свой знаменитый лекционный курс в Московском университете.

Первая лекция была прочитана Грановским 17 сентября 1839 года.

Вскоре он стал самым популярным лектором в университете, и это несмотря на то, что у Грановского были слабый голос и прескверная дикция. Более того, присущий ему дефект речи не случайно породил в дружеском кругу прозвище «шепелявый профессор». К тому же Грановский всегда сознательно отказывался от каких-либо внешних эффектов в своей речи («При изложении я имею ввиду пока только одно – самую большую простоту и естественность и избегаю всяких фраз. Даже тогда, когда рассказ в самом деле возьмёт меня за душу, я стараюсь охладить себя и говорить по-прежнему»).

Твёрдо стоя на тех позициях, что «мы не можем смотреть на прошедшее иначе, как с точки зрения настоящего», Грановский в то же время никогда не позволял себе в лекциях проводить натянутые аналогии между прошлым и настоящим или делать прозрачные намёки на современные обстоятельства.

Тем не менее, с первого года работы Грановского в университете места в аудитории, где он читал лекции, надо было занимать заранее: здесь собирались студенты всех факультетов. Проходы были заставлены стульями; слушатели сидели даже на ступеньках кафедры. При этом популярность Грановского-лектора имела непреходящий характер: она росла и крепла год от года. После же смерти Грановского стала настоящим феноменом университетской истории, память о котором передавалась от одного студенческого поколения к другому.

Студенческие записи лекций Грановского при всем их несовершенстве позволяют понять причину такого поразительного успеха. Грановский чрезвычайно выразительно и убедительно преподносил своим слушателям историю как процесс, происходящий в соответствии с определенными законами – причём, процесс этот имел определенную благую цель: «всякая жизнь условлена борьбою противоположных сил, которая, наконец, заключается каким-нибудь продуктом, полезным для целого…».

Подобный «продукт» исторического развития Грановский находил прежде всего в «просвещённом государстве», учитывающем интересы каждой составляющей его личности – государстве, медленно и постепенно рождающем в муках отчаянной борьбы между бездушным, подавляющим личность деспотическим началом, унаследованным Европой от Римской империи, и хаосом безответственной свободы, привнесённым сюда варварскими племенами. При всей сложности и ожесточённости этой борьбы благой результат ее в курсе Грановского выглядел совершенно неизбежным – пусть и не в самом близком будущем.

По своей сути лекции Грановского в корне противоречили господствовавшей в те времена теории «официальной народности». Слушатели Грановского воспитывались им в духе неприятия статичных концепций; лектор учил их воспринимать прошлое – а тем самым, и настоящее – с диалектических позиций.

«Несмотря на обилие материалов, – вспоминал один из учеников Грановского, – на многообразие явлений исторической жизни, несмотря на особую красоту некоторых эпизодов, которые, по-видимому, могли бы отвлечь слушателя от общего – слушателю всюду чувствовалось присутствие какой-то идущей, вечно неизменной силы. Век гремел, бился, скорбел и отходил, а выработанное им с поразительной яркостью выступало и воспринималось другим. История у Грановского действительно была изображением великого шествия народов к вечным целям, постановленным человеку Провидением».

Очень последовательно проводя в лекциях основополагающие для своего курса идеи, Грановский при этом не впадал в схематизм, свойственный очень многим последователям Гегеля. Схема у него никогда не подавляла исторический материал.

Грановский твёрдо и последовательно отстаивал право исторических деятелей на свободу воли, решительно изгонял из своих лекций логический фатализм, присущий и самому Гегелю, и большинству его последователей. Этим он отрывал себе путь для нравственной оценки прошлого, приближал историю к слушателям, делал ее более человечной.

Все эти замечательные качества Грановского-лектора еще более усиливались чрезвычайным обаянием его личности.

Грановский никогда не ограничивал своего общения со студенческой молодежью кафедрой, стенами университета. Это была его принципиальная позиция. «Мне – писал Г. Станкевичу, – по приезде сюда советовали держать себя подалее от студентов, потому что они «легко забываются». Я не послушал и хорошо сделал. В исполнение моих обязанностей я не сделаю никакой уступки, но вне обязанностей мне нельзя запретить быть приятелем со студентами».

Это «приятельство» выражалось прежде всего в постоянном живом общении с молодёжью. С первых же лекций стремление многих студентов сблизиться с Грановским было настолько сильным, что он вынужден был назначить специальные часы для встреч с ними. Во время этого неформального общения речь заходила о многих вопросах, которые Грановский по тем или иным причинам не мог затрагивать на лекциях.

Простота Грановского во взаимоотношениях со своими слушателями, сердечная искренность и в то же время глубокая серьёзность, которые были характерны для всех его бесед с ними – всё это еще больше укрепляло авторитет молодого преподавателя в студенческой среде, отнюдь не избалованной таким вниманием со стороны профессуры старшего поколения. Для подавляющего большинства своих слушателей Грановский быстро стал настоящим кумиром.

Что касается взаимоотношений Грановского со своими коллегами – преподавателями и университетским начальством, то они носили куда более сложный характер. С одной стороны, именно в это время, на рубеже 1830-40-х годов, в университете вкладывается круг т.н. «молодой профессуры». Входившие в него юристы Н.И. Крылов, П.Г. Редкин, К.Д. Кавелин, филолог-античник Д.Л. Крюков, историк П.Н. Кудрявцев, библиотекарь университета Е.Ф. Корш – все они были настолько близки друз другу по возрасту, по духу, по присущим им убеждениям и увлечению Гегелем, что долгое время, казалось, составляли единое целое.

Грановский не только сразу же вошёл в этот круг, но и стал, в силу своей исключительной талантливости, его естественным, признанным лидером. Тем самым, он неизбежно противопоставил себя профессуре старшего поколения, отстаивавшей постулаты теории «официальной народности», наиболее яркими представителями которой были М.П. Погодин и С.П. Шевырев.

Грановский сразу же оказался в эпицентре борьбы между этими силами, которая выражалась как в открытой полемике, так и в закулисных интригах. В этой борьбе, шедшей с переменным успехом, Погодин с Шевыревым могли рассчитывать на поддержку министра народного просвещения С.С. Уварова. Однако Уваров действовал, как правило, осторожно и к тому же он не был всесилен: «молодая профессура» имела надежного покровителя в лице попечителя Московского учебного округа С.Г. Строганова, постоянно конфликтовавшего с Уваровым и пользовавшегося определённым авторитетом и уважением у самого Николая I.

В целом, эта борьба не имела внешне серьёзных последствий вплоть до «крыловской истории», в результате которой в 1847 году несколько профессоров-«западников» вынуждены были оставить Московский университет.

Подавал в отставку и сам Грановский, однако, ему было отказано по чисто формальному поводу – он к этому времени не выслужил еще в университете положенного срока за свою заграничную стажировку.

Общее и вполне справедливое мнение современников о Грановском отводило ему роль профессора-лектора «по преимуществу»: «На кафедре он был не только учёный, но поэт, художник, артист. Здесь он жил своей духовной жизнью; здесь высказывались его думы, сочувствия, убеждения».

Что же касалось непосредственно научной деятельности Грановского, то его работам, так же как и лекциям, свойственна удивительная ясность мысли и четкость, литературная отработка формы. Однако, назвать его выдающимся, в академическом смысле, учёным-медиевистом, очевидно, нельзя. В известной мере это было результатом принципиальной жизненной установки, которую он неоднократно высказывал и в лекциях, и в статьях, и в переписке: русским ученым, избравшим своей специальностью зарубежную историю, еще слишком рано погружаться в «чистый» академизм с его узкой специализацией. Прежде им нужно понять, что такое история, овладеть ее законами, осознать «идеи, связывающие воедино все многообразие фактических данных». Во всём этом нужно было разобраться самим и, разобравшись, научить других. Именно поэтому чтение лекционного курса стало главным для Грановского, всё остальное – вторичным.

Подобную установку нельзя определять как чисто популяризаторскую – по крайней мере в отношении самого Грановского. Скорее она объясняет почему Грановского ещё при жизни называли Учителем – с большой буквы.

Наиболее серьезными научными трудами Грановского являлись его диссертации. Магистерская – «Волин, Иомсбург и Винета» – была защищена 21 февраля 1845 года. Грановский доказывал, что легендарная Винета – «величественная столица» балтийских славян-венедов – представляет собой не более, чем «фантазию», в которой причудливо сплелись смутные предания о реально существовавшем славянском торговом городе Волине и норманской крепости Иомсбург.

Защита диссертации, происходившая в ожесточённой полемике с профессорами старшего поколения (причём слушатели-студенты постоянно поддерживали Грановского аплодисментами и шикали на его противников), стала заметным явлением в жизни Московского университета.

19 декабря 1849 года Грановский защитил докторскую диссертацию «Аббат Сугерий. Об общинах во Франции», посвящённую чрезвычайно волновавшей его теме – оформлению союза между государством и церковью в средневековой Франции, в результате которого эти силы начинают преодолевать «пороки феодализма», закладывают фундамент современной европейской цивилизации, основы «общественного порядка и безопасности граждан».

После защиты этой диссертации, в том же году Грановский получил звание ординарного профессора.

Что касается других научных трудов Грановского, то они представляют собой несколько десятков статей, опубликованных в различных повременных изданиях. Все они тесно связаны с лекционным курсом Грановского, развивая и уточняя отдельные положения пропагандируемой им историософии.

В полном соответствии со своими жизненными установками Грановский принимал самое активное участие в общественном движении 1940-50-х годов и сыграл в нем заметную роль. Он был одним из создателей русского западничества – именно через Грановского произошло сближение «молодой профессуры» и значительной части кружка Станкевича, составивших московских западников. Вплоть до своей смерти Грановский был, безусловно, наиболее авторитетным лидером этого течения, затем – стал своеобразным его символом. Западничеству Грановский «служил», так же, как и его коллеги, прежде всего на университетской кафедре.

Ярким событием в общественной жизни Москвы стали публичные чтения Грановского по западноевропейской истории (с 1843 по 1844 годы).

Как и университетские лекции Грановского, чтения пользовались огромным успехом, собирая обширную аудиторию «дам всех возрастов, профессоров, студентов, статских, военных». Их главную цель, которой Грановский, очевидно, вполне достиг, очень хорошо выразил в своей рецензии Герцен: «…Мы должны уважать и ценить скорбное и трудное развитие Европы, которое так много дает нам теперь, мы должны постигнуть то великое единство развития рода человеческого которое раскрывает в мнимом враге – брата, в расторжении – мир: одно сознание этого единства уже дает нам святое право на плод, выработанный потом и кровью Запада…».

Таким образом, публичные чтения Грановского были не только успешной попыткой приобщить русское общество к западноевропейской истории, но и одним из самых ярких проявлений пропаганды западниками своих «общечеловеческих идей». Чтения вызвали негативный отзыв в печати С.П.Шевырева. В то же время славянофилы, «друзья-враги» западников, также как и Чаадаев, признали из ряда вон выходящее, историческое значение чтений (Хомяков А.С., Аксаков И.А. и др.) Не случайно последней попыткой примирения этих двух партий стал обед в честь Грановского в день окончания публичных чтений в доме С.Т. Аксакова.

Последние годы правления Николая I составили особую эпоху в жизни и деятельности Грановского.

С одной стороны, это было время напряжённых и плодотворных размышлений, в ходе которых Грановский пришёл к мысли о необходимости пересмотреть традиционные взгляды на историю. Наиболее последовательно эта точка зрения была выражена им в речи «О современном состоянии и значении всеобщей истории», произнесенной на Торжественном собрании университета 12 января 1852 года.

В этой речи Грановский декларирует необходимость отказаться от самодостаточной, «всё объясняющей» концепции истории, проявить большее внимание к материальным факторам в историческом процессе, использовать методы, подобные тем, которыми оперируют ученые-естественники – т.е. одним из первых русских историков провозгласил здесь идеи позитивизма.

В 1849 году Грановский успешно прошёл «испытание в Законе», на которых он «принёс свои объяснения» московскому митрополиту Филарету в том, насколько его преподавательская деятельность соответствует догматам православной церкви.

Тяжёлое настроение Грановского в эти годы усугубила Крымская война – в отличие от многих своих либеральных единомышленников, он очень болезненно переживал военные поражения России.

Смерть Николая I в феврале 1855 года изменила общую ситуацию в России; изменилось и положение Грановского.

В мае 1855 года он был избран деканом историко-филологического факультета, причём за него проголосовали не только его единомышленники, но и многие профессора других взглядов.

Осенью Грановский начал добиваться – и, несомненно, добился бы – разрешения на издание собственного печатного органа – «Исторического сборника». Но 4 октября 1855 года Грановский скоропостижно скончался, очевидно, от инфаркта.

Похороны его, в которых приняла участие многотысячная студенческая масса, стали заметным событием общественной жизни того времени. Традиция собираться в этот день (6 октября) на Пятницком кладбище у могилы Т.Н. Грановского, сохранялась в студенческой среде до начала XX века.

Грановский